Злосчастный случай — и человек погиб, пропал навеки! (Глубоко вздыхает.) Хватит! Хорошо вам говорить, а знаете ли вы, как этот Довбня, которого теперь гоняют, как дикого кабана, как он попал в беду? Может, в первый раз он угодил за такое дело, за которое поклониться ему надо? Да беда уж кого оседлает, так держит в когтях крепко… да трясет… ох, пан хозяин, как трясет! Так трясет, что иной раз у человека и душу наизнанку вывернет. (Подходит ближе.) Хватит! Эх, кабы всем этим чертям, что торгуют человеческими душами, можно было бы крикнуть: "Хватит", и чтоб все они от этого крика исчезли, пропали! А вы думаете, пан хозяин, что когда черти душу людскую схватят на погибель, то кто-нибудь захочет ее от них защитить?
Ха-ха-ха! Соломинки никто не протянет, за которую мог бы человек ухватиться!
Если человек поскользнулся и упал в грязь, найдется ли хоть один такой, чтоб подал лежачему руку? Никто не обернется, а если и обернется, то лишь для того, чтобы толкнуть ногой. Иной раз и самому грязь надоест — бежал бы от нее, так куда? Не позволят честно работать, не позволят быть порядочным человеком, не дадут, затравят и погонят, как гончие волка, и опять в болото, только изобьют как скотину, до костей изобьют!
Б а б а. Ох, правда, правда!
Г а н у л ь к а. Какой он несчастный!
О л е к с а. Говорю тебе — на разбойника смахивает!
А н т о н. Да ну?
П р о х о ж и й. Разве ж кто по доброй воле станет душу свою губить?
Ой нет, нет! И этот Довбня, которого вы проклинаете, был же когда-то любимым сынком: ласкала его мать, головку расчесывала, белую рубашечку надевала, любил его и отец, приучал к делу, дарил ласковым словом, были у него и милые братья, сестры… Ах, все было… И уголок родной у него был…
Д е д. Ох, что-то на меня нахлынуло; довольно, довольно! Хватит печали.
П р о х о ж и й. Неужто вы думаете, что из такого рая легко в пекло броситься? Ой, тяжко, тяжко! Тут не только одна нечистая сила, а может, и свои виноваты… Эй, покопайтесь в совести, пошевелите ее!
О л е к с а. Ге-ге-ге, пан! Что-то вы больно защищаете разбойников…
П р о х о ж и й. Оделся в теплый кожух и отгородился от мира, а к тому, кто замерзает, пухнет с голода, кого собаками травят, и капли жалости нет.
Д е д. Не надо, не надо!
О л е к с а (тихо Антону). Вот если б скорее приметы да фотографию…
А н т о н (тихо.) Разве писарь пришлет?
О л е к с а. Сегодня беспременно… вот-вот будут.
П р о х о ж и й. Однако пора… обогрелся и поел, спасибо господу и вашей милости… Прощайте!
