— Ну, кто бы их миловать стал! — воскликнул невольно Сыч, но тут же замолчал, боясь, проронить хоть одно слово из рассказа.
Хмара бросил в его сторону недовольный взгляд и продолжал дальше:
— Так вот и сказал: «Три года их козаки везде бить будут. А чтобы тебе все поверили, — говорит, — так оставляю тебе вот эту бумагу...»— Ну, и что же, оставил бумагу? — перебил рассказчика с живейшим любопытством Кривуля.
Хмара сжал брови и, не удостоив Кривулю ответом, продолжал невозмутимо:
— Бумагу оставил, а сам скрылся, и когда скрывался, так такой свет всю келью наполнил, что схимник упал на землю да так, как мертвый, и пролежал до утра. Долго он лежал так, а когда встал, вспомнил сейчас про вчерашнее; ощупал себя, осмотрелся, думает: уж не сон ли приснился? Глядь, а тут подле него и бумага лежит, и печать к ней приложена.
— И печать? — вскрикнул Кривуля. — Ну, а ты ж сам бумагу видел? Что в ней написано?
— Видеть-то я видел, а про то, что там написано, сам судить не могу; но люди зналые говорили, что все так, как рассказывал схимник, и подписано, говорят: «Святой Георгий Победоносец, всего небесного войска гетман. Рука власна».
— Вот оно что! — покачал головою седой сотник. — Дивны дела твои, господи!
— Истинно. Хвалите господа в тимпанах и в гуслях! — пробасил Сыч.
Одобрительные замечания, вздохи и благословения имени господнего раздались со всех сторон.
— А знаете ли вы, — продолжал оживленнее Хмара, — в Варшаве что было, когда король преставился? Об этом и все ляхи говорят.
— А что, что? — послышались заинтересованные голоса.
— А то, что среди бела дня открылась королевская гробница и три фигуры в саванах и в золотых коронах...
Хмара понизил голос, собираясь сообщить что-то крайне таинственное, но раздавшиеся в это время со всех сторон удивленные возгласы прервали его слова. Не понимая, к чему относятся они, — к его ли рассказу, или к какому— либо происшествию, не замеченному им, — Хмара поднял голову и повернулся в ту сторону, куда смотрели все его окружавшие.
Во всю длину дороги с нависших ветвей деревьев спускались какие-то длинные предметы, в которых не трудно было узнать человеческие тела.
— Кто-то прошел здесь перед нами — ляхи или наши? — проговорил старый сотник.
Песни умолкли, и все, словно сговорившись, пришпорили коней.
— Наши, панове, наши! — вскрикнул через несколько минут Сыч, поравнявшись с первым трупом. — Ляшки висят! Да сколько их! Го-го-го! Ну и выпал же на них урожай в этом году! Если так дальше будет, то поломают все ветки!
