— Чего крутишься и стонешь? Писать хочешь?
— Да я вроде уже, — начал было я, но понял, что никакого терпежу нет. Дай мне банку, она вроде пустая.
— Вроде Володи! — хмыкнул Славка. — Еще как полная! Лежи. Шевелиться тебе пока не след. Счас вылью и принесу.
Так он и сделал.
Словно бы я никуда не ходил, банку не выливал, не писал и уж, конечно, ничего не слышал. Откинулся на спину и облегченно заснул.
Балдеж
Утром разбудила нас Катя, разносившая градусники и грубовато совавшая их под мышки больным, глядя так, будто она уже была женой немецкого врача с собственной практикой, а мы какие-то русские бомжи.
— Ишь какая неласковая! — сказал Славка, а когда она вышла, добавил: Такое только с недотраха бывает.
Он вытащил градусник и положил рядом на тумбочку. Потом соскочил с постели. Сунул ноги в тапки.
— Схожу отолью, да и твою банку, философ, опорожню. Небось, опять хочешь?.. Вижу-вижу… Крутишься, как ночью.
— А температуру будешь мерить? — спросил дипломат, сидевший уже опертым о подушки, плечи по-армейски развернуты, глаза широкие и красивые. — Положено.
— Кем положено, тот и возьмет, — отозвался Славка. — Счас приду познакомимся. До завтрака и кроссвордик решим.
Он вышел, а я чувствовал, что сейчас лопну, и понять не мог, снилось мне что ночью или в самом деле я что-то слышал. Решил, что снилось. Да и дедок добавил гнусаво-звонким дисканточком своим:
— Я тоже, блин, хочу сказать, если, кулдык-мулдык, одним словом, то туда-сюда, блин, и все такое прочее в этом отношении меряния температуры. Она, блин, нам нужна, как двуглавый орел.
— А чего, дед, — поднял голову подростель, — тебе наш герб не нравится?
— Ни градусник, ни герб. Какой-то цыплак чернобыльский двухголовый, етить твою мать. То ли дело серп и молот. Оба работают. Одна жнет, другой кует.
— Ну да, — просипел наркоман Паша, — социализм, свободный труд свободно собравшихся под охраной людей.
Я промолчал, а дипломат, легко перенесший операцию и уже оклемывавшийся, продекламировал частушку застойных времен:
Что за прелесть этот герб
Справа молот, слева серп.
Хочешь — жни, а хочешь — куй,
Все равно получишь…
— Куй! — радостно выкрикнул дед Карпов.
— Нет, дед, — поправил его Юрий Владимирович, — все равно получишь, но не то, что ты назвал, а — орден! А так, как ты, говорили только несознательные личности.
— Пойду курну, — сказал Глеб и направился к двери. — Перед завтраком, для аппетита, а то чего-то жрать ничего не хочется.
Я попытался присесть, опираясь на подушку, но сил в руках не было. Стало дурно. Все поплыло, я лег, но плывущая дурнота не уходила. «Как же я ночью-то бродил? — вдруг подумалось мне. — И бродил ли я? А если не бродил, то, значит, бредил?..»
