«Это может быть от пыток», – сказал голос у меня внутри. Все это было так… странно. То, что я стояла и ничего не делала. Голос в моей голове, который словно не мне принадлежал. У меня было такое чувство, что в меня вселился дух. Знакомая часть меня была холодной, маленькой и неподвижной. Ее отодвинуло в сторону нечто большое и неуправляемое.
– Давай я тебе помогу, – сказала большая часть меня.
Элиан стоял как ребенок, не мешал мне завязать тесемки на рукавах. Я закончила, но он так и стоял неподвижно. Тогда я полезла ему за пазуху, чтобы подтянуть завязки внутри. Мои ладони скользнули по его ребрам. Кожа его была горячей и сухой. По пальцам пробежали пауки-надзиратели. Но через несколько секунд он был одет нормально.
Элиан опустил голову и коснулся скулой моего виска.
– Мне правда очень нравятся твои волосы, – сказал он.
Неужели его разум не выдержал? Неужели со Спартаком все кончено? Потеряла ли я его раньше, чем научилась видеть его? Но пока я размышляла, Элиан прижал руку мне к уху, зарылся носом в косы и стиснул мою голову, прижавшись к ней лицом.
– Это уже слишком! – прошептал он в волосы, которые ему так нравились. – Грета, это уже слишком. Они убьют меня.
– Я им не позволю, – сказала я.
И не знаю, что во мне изменилось, но я говорила от чистого сердца.
Так моя душа начала восставать против единственной правды, которую я раньше знала.
Я чувствовала, как она поворачивается. Как рядом с моим сердцем бьется сердце Элиана, когда я придерживала его. Как будто сжимала в руках птичку: он был такой хрупкий, весь дрожал и трепетал. Я поддерживала его, пока хватало смелости – зная, что Паноптикон следит, зная, что рано или поздно придут надзиратели, – а потом заставила свое тело отодвинуться. Я отвела Элиана к тыквам и сунула ему в руку кусок сетки.
Элиан посмотрел на него. Потом перевел непонимающий взгляд на меня.
Затем глубоко вздохнул, словно глотнул воздуха, встряхнулся и принялся за работу.
Некоторое время ему потребовалось, чтобы восстановиться – несколько часов его движения отличались странной осторожностью, словно он действовал на ощупь. Ему бы не помешало отдохнуть, но это было невозможно, он и сам это понимал и потому продолжал работать. Мы подвязали тыквы, потом собрали первые кабачки и последние мускусные дыни. Надергали раннего лука-порея. Полили вчерашний чеснок. За весь день ничего необычного не произошло, кроме того, что Элиан помалкивал и надзиратели не трогали его.
