Когда он вернулся на ковер, она не стала больше ждать, просто ткнула основанием ладони в середину груди. Она послал все свое негодование точно в цель.
Он рухнул, как подкошенный. Охрана у него была великолепная, вышибли дверь, и схватили Варю, заламывая руки.
Он уже поднялся с ковра, кусая бледные от бешенства губы, прошептал: «Не сметь трогать…»
Александр Александрович, встал при ее появлении в столовой.
— Доброе утро, Варвара Николаевна. Не с той ноги встали?
— Отчего же очень даже, — улыбнулась девушка.
Она поймала его изучающий взгляд.
Об утреннем недоразумении не вспоминали. Говорили о погоде, о птицах. Обманутые теплым осенним днем, те пели, словно вернулось лето.
— Это что за прием был, кто научил?
— Мальчик был вьетнамец. Милый такой, его то за трансвестита, то за транссексуала принимали. А он просто полжизни в голоде жил. Мы с ним в в одной группе занимались.
— Понятно, так значит, выспалась? — спросил он.
— Да, нет, полночи в интернете просидела, смотрела «Унесенные призраками».
— Ужастик?
— Нет, это сказка-анимэ.
— А, сказка. — В голосе разочарование и ирония.
Варя, наконец-то смогла сказать с ночи заготовленную фразу. Фразу-месть.
— Да, добрая вечная сказка, вашему поколению конечно уже неинтересная.
— Даже так, не очень люблю сказки.
Варя смотрела прямо в глаза. Во взгляде ни наивности, ни смешинки. Очень серьезно, словно оценивая, попала ли точно в цель. Взял себя в руки, хотя давно позабытое чувство обиды, оживало в душе.
— Конечно, только настоящим мужчины остаются детьми. Режиссер Миядзаки-сан один из тех, настоящих, и это в семьдесят.
В дверях появилась Зинаида Павловна: «Варя, машина подана».
— Хорошего дня.
Добила, и пошла, к выходу.
Он дождался ее ухода и сделал то, что не позволял себе, уже лет, десять. Со всего размаха в стену полетели, и чашка с недопитым чаем, и масленка. Вбежавшая охрана, сконфуженно ретировались.
В 19:00 на борту личного самолета, помощник, постучавшись, зашел в кабинет.
— Какие будут распоряжения?
— В Москву, В Москву.
Коньяк не грел, на входе прощаясь со стюардессой, пожал той руку и спросил:
— Настя, может ли меня полюбить молодая, знаменитая девушка?
Та глупо зарделась, хоть и была замужем. Потом видно до нее дошло слово «знаменитая», и смущенно улыбаясь, произнесла: «Конечно, непременно!»
За окнами машины шумела дождем Москва, чужой город, принявший и возвысивший его.
А он вспоминал свои мальчишеские уличные бои. Никогда не дрался из-за девчонок. Только за место в стае. Когда гормоны дали другим преимущество в росте и весе, стащил у отца портсигар, и обменял на острую, воровскую финку.
