. Давно забыла.
Маша. Тогда не жалко. Тогда пускай проходит. Хорошо тебе жить — большой, умной, начитанной. «Романтика»… Спасибо тебе за руководство. Эх ты, душа моя!.. Ну, спелись! Чего ты прибежала? Снег?.. Понимаю.
Людмила. Машка, свеклу копать утром надо, а то в земле померзнет. Машка, девять гектаров, ты знаешь?
Маша. Сейчас надену сапоги.
Людмила. Я всех комсомольцев на балу мобилизую. Машка, выведешь свою бригаду?
Маша. Выведу. Сейчас сапоги надену. (Снимает платье). Какое легкое… как цветок… «Маша, сколько у тебя…».
Людмила. Маша, ты еще поспи с будильником.
Маша. Где там! Четвертый час. Беги, а то пойдут парами — не найдешь.
Людмила уходит.
Девять гектаров… Свекла полусахарная, на работу самая тяжелая. Симку, Лушку, Нюшку, Аграфену… Ох, и ругаться будет Аграфена Матвеевна!.. Тринадцать душ на полусахарную, самых цветущих колхозниц, самых цветущих и сознательных, я пошлю на полусахарную. (Над своей папкой с бумагами.) А этих куда? Пяльцина, Ласточкина, Козырькова, Бухвастова… Эти неповоротливые, эти печальные, теплые. Мамаши! Их тоже вместе с цветущими, пускай худеют. На кормовую — Стешкино звено. А самое легкое — свекла египетская. На египетскую выйдут у нас тощенькие, старые и ледащие. По этому плану мы их распишем на три отряда. (Садится, пишет, углубилась. Вдруг вскочила и прочла). «Я вас люблю, товарищ Кременской, и больше ничего мне не надо ни от вас, ни от себя. Пожалуйста, не смейтесь и никому не говорите. С комсомольским приветом. Я». Романтика?.. Ну что же! И не боюсь. И пошлю ему по почте лично и не погибну никогда.
На улице в ту же ночь.
Входит Тимофеич.
Тимофеич. Адам Петрович, где вы? Вот вам, растерялись! Значит, у меня уже голова запьянела. Нет, прошу покорно, я все взвешиваю… Адам Петрович, это вы идете? Куда вы пошли?
Адам Петрович(входя). Называйте меня человеком пустым и легковесным, а я дальше пойду прожигать жизнь.
Тимофеич. Боже мой, ум работает, а в глазах крутится… Постойте, Адам Петрович, постойте, дорогой мой.
Адам Петрович. Опять ты будешь меня увещевать?
Тимофеич. Не понимаю вашего расстройства. Почему бы вам не сесть в председатели? Такой подходящий человек, но темный. Сколько лет я тебя знаю, и все же вы загадочная птица.
Адам Петрович. Ты, Тимофеич, наивный старик.
Тимофеич. Приехали вы к нам с дочкой вроде дачника, рыбу ловил, потом оказался экспортным уполномоченным, потом сделался коровьим специалистом. Стали у нас фермой заведовать, теперь около партии околачиваешься, а работать не желаешь.
