Но для «Мемориала» академик Сахаров являлся уже только вывеской, на которую рефлекторно реагировала прогрессивная общественность. Его продолжали куда-то подталкивать и направлять, по-прежнему давали что-то подписывать, но ставился уже другой спектакль, писались иные сценарии, в которых «Аскету» отводилось место живописной иконы с перспективой на увеличенный портрет страдальца с траурной лентой на уголке рамки. В сущности, он был кем-то вроде шабесгоя, услужающего правоверному еврею в «шабес» - субботу, когда тот не смеет утруждать себя не то что лишним движением, но даже и приказанием слуге. Шабесгой обязан безошибочно угадывать, чего желает хозяин в каждую конкретную минуту.
Угадывать академик не научился до конца своих дней, поэтому Елена Георгиевна вынуждена была как-то разруливать ситуацию, порожденную очередным ляпом «диссидента номер один». Демонстрируя терпеливую мудрость и снисходительность к аудитории, она разъясняла журналистам и дипломатам, что, заявляя: «Вся власть - Советам!», Андрей Дмитриевич имел в виду не Советы всех уровней как таковые, а необходимость использовать достижения всех социальных систем, что само собой вытекает из его космологических гипотез, о которых человечество, увы, еще так мало знает...
Что же касается всего остального, о чем Андрею Дмитриевичу сказать не позволили, то он хотел особо подчеркнуть свое требование к властям о немедленном освобождении «узников совести» Глузмана, Любарского, Щаранского, Мешенера, Хейфеца, Бутмана, Вальдмана, Вульфа Залмансона, Израиля Залмансона... Имени известного диссидента Евгения Федорова, дольше других топтавшего зону, Елена Георгиевна не упомянула. Это принципиально. Активный борец с режимом и стойкий правозащитник Федоров, как выяснилось, предал святое дело, растоптал идею и наплевал в души соратников. Написать такое!..
Федоров написал из лагеря именно такое: «Мое отрезвление пришло в лагере. Лагерь - это духовная баня. Да таким, как я, большая порка и лагерь полезны... Истина начинается там, где кончается смрад, сорняк, плевелы и ядовитая, поганая, деструктивная, разрушительная диссидентская кривда...»
В конце концов произошло то, что и должно было произойти: академик Сахаров стал иконным символом «Мемориала» - большего вклада в борьбу с «империей зла» от него нельзя было ожидать, а политический скандал, когда он вылез на трибуну с табличкой на груди «Вся власть - Советам!», повториться не имел права. К делам его больше не допускали. А дела там вершились серьезные.
