Удар пламенной кобры - Анатолий Яковлевич Гончаров

Вялый отпускной август 2000 года помнится ныне немногим. В Москву гуртом наезжали невостребованные Европой трансвеститы, немытые гомосеки, напоминающие раскрашенных бакланов, брутальные шок-рокеры, неотличимые от немытых бакланов, и гастролирующие нетопыри вроде Элиса Купера, обиженные самим фактом своего появления на свет, в силу чего жизнь они рассматривали как смертельную болезнь, передающуюся половым путем, уяснив для себя эту истину задолго до Кшиштофа Занусси.

Это было огородное время гаснущих отголосков Московского кинофестиваля, где ничто ничему не соответствовало, кроме имперских усов Никиты Михалкова, адекватных его декоративному шарфику поверх смокинга, да сортирных грез потасканного пошляка Тинто Брасса, приволокшегося на российскую халяву со всем своим походным борделем.

И вот это время, дурное и вздорное, жалкое и угнетенное, лучше всего убивать за преферансом, когда все дневное подергивается сонным флером и отлетает прочь, уступая место ночной жизни в личине азартного пушкинского Германна.

С этого момента жизнь перестает быть соразмерной извращенному укладу, а превращается в интригующее сочетание строгой дамы пик, развязного трефового валета и бесстрастного бубнового короля, являющегося, как всегда, не ко времени.

Это не образ жизни, а просто следствие ее несовершенства, отчетливо проявившееся с приближением осени 2000 года.

Премьер Касьянов в безупречно белой рубашке и бордовом, в ромбовидную шашечку галстуке погружался в медиативную сосредоточенность профессионального игрока поздно вечером, в пятницу, когда к нему на дачу в Сосновке-4 без лишнего шума приезжали на джипе с номерами кремлевской администрации два постоянных партнера - Саша и Рома.

Никаких больше особых примет к их регулярному появлению добавить нельзя. Ну разве что еще один характерный штришок: большой человек Касьянов становился в присутствии Саши и Ромы не очень большим. И даже не всегда человеком.

Миша, Саша и Рома запирались в гостиной, где много воздуха и бар с холодильным шкафом. Касьянов тасовал распечатанную колоду, сдавал карты и делал первые пометки в своем сегменте. При его феноменальной памяти на цифры он мог бы и не записывать каждый промежуточный расклад, но здесь играли по-крупному, в банке собиралось до миллиона баксов, и важно было постоянно иметь перед глазами цифровой эквивалент взяток.

На сей раз все начиналось не совсем обычно. Хозяин не спешил за ломберный стол, он то и дело подходил к бару, вынимал бутылку «Чивас Ригал» и отставлял в нерешительности, никак не объясняя этой своей нерешительности.