Папа божился, что я вылечила его от рака. Но я никогда в жизни никого ни от чего не лечила. В списке моих рабочих обязанностей такого пункта нет. И вообще мои обязанности больше касаются как раз другой стороны жизни. Той стороны, которая сразу после упомянутой жизни.
— Только не бросай ее из-за меня. Пожалуйста.
Если решение уйти от мачехи папа принял из-за меня, то есть из-за того, как она ко мне относилась, то малость опоздал. Надо было это сделать, когда мне было семь, а не двадцать семь. Я научилась ее терпеть. Было нелегко, но все-таки научилась.
Куки притворилась, будто рассматривает меню. Папа нервно переступил с ноги на ногу.
— Все совсем не так, милая.
— Нет, так. — Вместо того чтобы ответить, он уставился на сахарницу, и я добавила: — И если все дело в этом, то причину ты нашел неправильную. Я уже большая девочка, пап.
Когда он снова на меня взглянул, его лицо выражало сплошное отчаяние.
— Ты удивительная. Надо было каждый день тебе это говорить.
Я коснулась его руки:
— Пап, сядь, пожалуйста. Давай поговорим.
Папа проверил часы.
— У меня встреча. Но я вернусь до того, как ты уйдешь. Тогда и поговорим. — Я подозрительно сощурилась, и он поспешил заверить: — Обещаю, милая. Будь осторожна. — Наклонившись, он поцеловал меня в щеку и пошел к задней двери.
— Вид у него очень печальный, — заметила Куки.
— Наверное, просто запутался. И его так и поедают сожаления.
— Ты-то как?
Я глубоко вздохнула:
— Порядок, как всегда.
— Угу.
У нее было такое недоверчивое лицо, что так и подмывало подразнить.
— Лучше скажи, почему ты решила, что малиновые полоски подойдут к желтому?
— Меняешь тему.
— А то. Это ж моя фишка.
— Тоже верно, но серьезно, — Куки расправила плечи, — неужели так ужасно?
Выглядела она суперски, но я не собиралась ей об этом говорить.
Весь разговор с папой я ощущала присутствие Рейеса и наконец заметила его, когда глянула на доску со специальным меню на день. На нем был передник, а в руках — полотенце. Вытирая руки, он оттолкнулся от стойки и двинулся к нам.
Куки его тоже увидела:
— Святая матерь всего сексапильного на свете.
— Полностью солидарна.
— Я когда-нибудь привыкну к этому виду? — спросила она, не смея отвести от него глаз.
— К восхитительному виду Рейеса Фэрроу в переднике?
— К восхитительному виду Рейеса Фэрроу. Точка.
Я рассмеялась:
— Говорят же, повторение — мать учения.
— Точно. Мне нужно много-много повторений.
— Ага, мне тоже.
По пути к нам Рейеса позвали за столик. Там сидели женщины, каждая из которых могла сойти за его бабушку. Он подошел к ним и стал слушать хвалебные оды в адрес своей стряпни, но смотрел только на меня. Я затаила дыхание. Вообще от всего, что с ним связано, захватывает дух. Начиная с полотенца, которым он вытирал руки, и заканчивая густыми ресницами, которые как будто застенчиво опустились, когда бабули забросали его предложениями руки и сердца.
