велосипеде, ловил рыбу в Славянке.
Осенью певец вернулся в Петербург и продолжил изучение актерского
мастерства под руководством М. В. Дальского.
В воспоминаниях артиста Алэксандринского театра Н. Н. Ходотова красочно
описан эпизод «учебы» певца у знаменитого трагика:
« — Чуют прав-в-вду!.. — горланит Шаляпин.
— Болван! Дубина! — кричит Мамонт. — Чего вопишь! Все вы, оперные
басы, дубы порядочные. Чуют!.. пойми... чу-ют! Разве ревом можно чуять?
— Ну и как, Мамонт Викторович? — виновато спрашивает тот.
— Чу-ют тихо. Чуют, — грозя пальцем, декламирует он. — Понимаешь? Чу-
ю-ю-т! — напевая своим хриплым, но необычайно приятным голосом,
показывает он это... — Чу-у-ют!.. А потом разверни на «правде», «пра-а-вду»
всей ширью... вот это я понимаю, а то одна чушь — только сплошной вой...
— Я здесь... — громко и зычно докладывает Шаляпин.
— Кто это здесь? — презрительно перебивает Дальский.
— Мефистофель!..
— А ты знаешь, кто такой Мефистофель?
— Ну как же... — озадаченно бормочет Шаляпин. — Черт!..
— Сам ты полосатый черт. — Стихия!.. А ты понимаешь, что такое стихия?
Мефистофель, тартар, гроза, ненависть, дерзновенная стихия!..
— Так как же? — растерянно любопытствует Шаляпин.
— А вот. . явись на сцену, закрой всего себя плащом, согнись дугой, убери
голову в плечи и мрачно объяви о себе: «Я здесь». Потом энергичным жестом
Руки сорви с себя плащ, вскинь голоеу вверх и встань гордо во весь рост, тогда
все поймут, кого и что ты хочешь изобразить. А то обрадовался: «Я здесь!»,
словно Петрушка какой-то. в конторе. Не контора служила театру, а наоборот, и
получалось, что для театра контора была чуть ли не бранным словом, а театр для
конторы — элементом революционным», — вспоминал заведующий труппой
Большого театра В. А. Нелидов.
Несмотря на то что положение Шаляпина в Мариинском театре
складывалось не слишком удачно, природное жизнелюбие спасало его. «Жизнь в
Питере, — писал Шаляпин в Тифлис своему другу В. Д. Корганову в январе
1896 года, — идет своим чередом, постоличному: шум, гам, руготня и проч.
Поругивают и меня, и здорово поругивают, но я не унываю и летом во что бы то
ни стало хочу за границу, в Италию и Францию в особенности... Публика
рукоплещет, а критики лаются... Когда сознаешь, что к тебе предъявляют
требования такие же, как к Стравинскому и др. ...так это очень и очень
приятно».
