время оставались внешне дружественными, но внутренно
формальными. Зато двое штурвальных, стоявших по
очереди за рулем, мне очень понравились, и один из
них — Василий Горюнов — сразу завоевал мое сердце. Это
был уже пожилой человек, с вихрастыми волосами, су
мрачным лицом и сеткой глубоких морщин на лбу. На пер
вый взгляд он мог показаться неприятным мизантропом, но
достаточно было как-нибудь увидать его улыбку — детски-
ясную, искреннюю, обворожительную, — чтобы сразу по
чувствовать, что вы имеете дело с натурой редкой добро
ты и благородства, которой бури жизни нанесли не один
тяжелый удар. В Горюнове невольно чувствовалась какая-
то невысказанная внутренняя печаль, но я только позднее
понял, откуда она происходила. Товарищи с оттенком
92
сдержанного почтения говорили, что «Васька книжки чи
тает», и часто спрашивали у него совета по разным недо
уменным вопросам. Действительно, Горюнов очень любил
читать. В его каютке можно было найти много дешевых
популярных изданий, все больше по естественной истории,
географии, астрономии. Особенно Горюнова увлекали ве
ликие мореплаватели, путешественники, открыватели новых
земель. Почему-то его воображение особенно воспламенил
Васко де-Гама. К случаю и не случаю Горюнов любил по
вторять это имя, прислушиваясь к звукам его, как к му
зыке.
— Васко де-Гама! — часто, как бы невзначай, говорил
Горюнов, склоняя голову набок. — Вот это да! Настоящий
мореплаватель! Что надо!
С молчаливого разрешения водолива я быстро превра
тился в юнгу-добровольца на барже. Я облазил все углы
и закоулки баржи, изучил снасти, овладел секретами сиг
нализации, знал, как надо бросать «легость», как отдавать
и принимать «чалки» 1, как спускать и подымать якорь. Но
больше всего мне нравилось стоять рядом с Горюновым в
штурвальной рубке и, внимательно следя за вечно меняю
щимся течением реки, помогать ему в работе рулевого.
Мало-помалу я так втянулся в эту работу, обнаружил та
кие успехи в умении быстро и во-время поворачивать
штурвальное колесо, что Горюнов стал доверять мне уп
равление баржей. Не то, чтобы он уходил из рубки и
оставлял меня за рулем одного, — конечно, нет! Это было
бы слишком рискованно. Но все чаще он бросал, обращаясь
ко мне:
— На, покрути, Ванюшка!
И затем, когда я, страшно польщенный, становился, как
«всамделишный» моряк, за штурвальное колесо, Горюнов
отходил в угол рубки, сворачивал козью ножку и, слегка
попыхивая цыгаркой, подолгу стоял, задумчиво глядя впе-
1
В то время на западносибирских пароходах применялась такая
