-- Чем же я когда от вас пользовался? -- И затем шел перечень картин, эскизов и других вещей, дешево, по мнению Коровина, проданных когда-то Шаляпину.
-- Вы мне никогда дешево не продавали, а если и продали, то такие картины, за которые вам ничего не давали, ибо лучшие вы продаете не мне, а вашим друзьям -- московским купцам.
Потом разговор переходил на имение, очень дешево, по мнению Коровина, проданное, вспоминались случаи, когда Коровин, купив случайно на рынке портреты работы Тропинина и Боровиковского, дешево их продал Шаляпину. Затем, однако, оказывалось, что это были копии, и Шаляпин их Коровину возвратил, причем сказал, что портреты эти дрянь, а не оригиналы, Коровин же обиделся и сказал Шаляпину:
-- Если бы картины эти были дрянь, я бы их сам не купил. Я их покупал себе, а вы ко мне пристали их продать, я продал их дешево, а вы хотите купить Рафаэля за сто рублей. Я тоже не дурак, чтобы терпеть из-за вас убыток.
Но в конце концов все оканчивалось благополучно--оба успокаивались, и вещь, понравившаяся Шаляпину, после долгих споров и разговоров переходила наконец к нему, картины же, забракованные Шаляпиным, возвращались обратно Коровину. Когда этого последнего спрашивали, зачем он уступает Шаляпину, он говорил:
-- Не могу же я с Федором ругаться; ведь он серьезно стал на меня сердиться и обижаться -- бог с ним.
Вообще же отношения их были всегда хорошие и дружеские. Шаляпин про Коровина иногда говорил:
-- Вы не думайте, ведь Константин очень хитер, это он только на вид простоватый.
То же самое Коровин говорил про Шаляпина:
-- Знаю я Федю, хитер тоже: представляться любит простоватым, широкой натурой, а он просто жмот и норовит меня провести.
Передо мною два письма Коровина, написанные им в 1916 году моему сыну Всеволоду. Они очень характерны и вполне рисуют этого выдающегося русского художника, наблюдательного, умного и чуткого. Привожу их почти целиком.
Письмо от 9 января 1916 года начинается так;
Милый друг Всеволод!
Когда в Москве я лежал очень больным и потом мне доктор Щуровский (знаменитость, как и Захарьин) позволил немного сидеть на постели, я просил мои картины написанные летом, поставить около себя, чтобы смотреть; когда пришел через день Щуровский, то, входя в комнату, сказал: "Ого! ишь, сколько накатал!" Здесь, в Севастополе, доктор другой. Я стал писать из окна. Мне видна гавань и корабли. Я и написал этот вид. Когда доктор пришел и увидал, что написана картина, то сначала спросил: "Что это?" Я сказал, что вид из окна. Он опрометью стал бросаться от одного окна к другому, странно беспокоясь: "Позвольте мне сравнить, да неужели это отсюда вы рисуете?" Он был до того сосредоточен и нашел, что не готово, и столбов трамвайных еще нет, а потом сразу все беспокойство бросил или, вернее, все же нашел, что не все готово, и успокоился, успокоился окончательно и стал меня спрашивать о болезни. Это хороший доктор. Московские, те каждый по картине спрашивает. А Щуровский так 50 рублей визит и картины отдельно, и доктора и еще их ассистенты -- те тоже по картине в надбавку. Шаляпин лучше -- он покупает, и если не отдаешь уж очень дешево -- сердится, ссорится, говорит неприятности, вроде Ноздрева, а доктора прямо берут -- потому кадеты, взгляды светлые.
