— Он надругался над материнскими чувствами, — стонала мать. — Теперь-то уж они добьются своего. Подумать только: принимают, как родного!..
— Ну и что же, мама, если Олег женится на Светлане? Что в этом плохого?
— Замолчи! Ты не любишь брата. Ты стала злая, завистливая. Господи, какая пара! У Олега тонкая, артистическая натура, а она простая деревенщина.
— Когда ты выходила замуж за папу, ты ведь тоже была «деревенщина».
— Я деревенщина? — опешила мать. — Да, была деревенской, коров доила, овечек стригла, свиней пасла. И не хочу, чтобы вы тоже этими прелестями наслаждались, в навозе гваздались. Деревня! Романтика: весной грязь, летом пыль, зимой скука. Пойми, голубушка, деревня только в кино хорошо смотрится: закаты, восходы, соловьи, песни до утра. А поживи-ка возле скотины, помеси грязь. Недаром сельская молодежь в город бежит сломя голову. Всякие Маньки-Нюрки — в город, а мой сын — в деревню, в дикость, в дураки!.. — Мать даже с дивана вскочила и с полными ужаса глазами уставилась на отца: — Она же заставит его корову купить, на базар ездить. При его тонкой, музыкальной натуре!
Считалось, Олег талантлив, музыкален, артистичен. Правда, артистичность брата выражалась в том, что он играл на барабане в самодеятельном джазе, который кочевал по свадьбам, банкетам, а летом — по танцплощадкам. Олег сам презирал свое вечернее музицирование «ради карманных грошей» и забросил джаз, как только Светлана посмеялась над этим его занятием. В общем-то Олег — парень упрямый, но слушался Светлану безропотно и обрадовался, когда она похвалила его увлечение электротехникой. В этом сверхнепонятном для Женьки деле Олег, вероятно, обладал способностями: вечно он копошился со схемами, «релюшками», сопротивлениями.
— Представьте: чудная сцена! — продолжала мать. — Я приезжаю на рынок, а мой сын торгует картошкой! Я со стыда умру, соседи, знакомые узнают…
— Какое дело Олегу до твоих знакомых, мама? Ну и что же, что он будет корову держать? Разве это позор? — В раскрытое окно гостиной Женька увидела высокого человека в кителе, летной фуражке, неторопливо шагавшего по тротуару. Это был Артем. В руке у него был знакомый Женьке баул, с которым он ездил на охоту. Возле крайней куртинки садика он остановился, потрогал одну маленькую сосенку, будто приласкал ее, и, улыбаясь, пошел дальше. — Коли начался такой разговор, позволь мне быть, мама, до конца откровенной. Прости, но мне совсем не нравится, как ты живешь, и я бы не хотела жить по-твоему.
