У Данте начало складываться впечатление, словно в Италии не осталось человека, не знавшего бы о его студенческих годах.
— Не все в Париже так прекрасно, как кажется, — сухо ответил Данте.
Они с Августино пошли прочь от лестницы в сторону лоджии Орсанмикеле.
Там стояли под погрузкой повозки торговцев тканями, отправлявшихся на ярмарки севера Италии. В узком переулке стоял невыносимый смрад от конского навоза, разогретого жаркими лучами солнца. Над ним кружились тучи обезумевших мух, лезших прохожим в рот, нос и глаза. Однако, несмотря на жару, улочка кишела людьми, они закрывали лица от мух платками и покрывалами.
— Я хотел бы поговорить с вами, мессир Алигьери, отнюдь не о достоинствах или недостатках наших учителей, — продолжал Августино, отгоняя насекомых. — Мне гораздо интереснее узнать ваше мнении о преступлении, которое вам поручили расследовать.
Данте ответил не сразу, задумавшись о том, почему Августино это так заинтересовало.
Может, это — простое любопытство, а может — и чувство вины…
— На месте преступления не оказалось почти никаких улик, — сказал наконец поэт. — Ничего, кроме того, о чем я уже говорил.
— Ничего, ничего? — с разочарованным видом спросил Августино. — Я надеялся на то, что ваш острый ум сумеет усмотреть даже в полном мраке то, что не в силах увидеть там наши глаза… Впрочем, меня могли ввести в заблуждение похвалы, которые звучат вам повсюду.
Данте стиснул зубы, а потом стал оглядываться по сторонам, словно заинтересовавшись шнырявшими вокруг людьми.
Потом он снова взглянул на философа и проговорил:
— Однако в связи с этим преступлением у меня сложилось одно любопытное впечатление.
— Какое?
— Мне показалось, что вы знаете о нем гораздо больше меня.
Августино ответил не сразу.
— Полагаю, вы внимательно изучили мозаику, над которой работал убитый, — после паузы сказал он.
— Вы, конечно, ее тоже видели? — спросил Данте, согнав со щеки муху.
— Гигантскую фигуру? Да. Один раз. Вскоре после того, как Амброджо за нее взялся, — ответил Августино и замолчал, ожидая реакции поэта.
— Это похоже на сон Навуходоносора, — осторожно заметил Данте, не упомянув прочих деталей мозаики и того обстоятельства, что половина стены осталась пустовать.
— Довольно прозрачный символ, — подытожил он.
— Эта мозаика — не простое изображение эпизода из Ветхого Завета с помощью игры цвета и форм. В ней был и тайный смысл, который погибший художник пытался выразить своим искусством.
— Значит, и вы считаете, что Амброджо убили из-за мозаики?
