Сам же между тем, стреляный колхозный воробей, глаз с «малого» не спускал. Наставлял. Предостерегал:
– Ты, парень, почтительнее, милее народ осознавай. Доброе слово глубоко пашет. Кинь его позади – окажется впереди. И главное, помни – один воз тянете.
Вспоминал бригадира военной поры:
– Был такой «патриот», костыль ему в горло. Без матерка двух слов не свяжет. И под чох, и под вздох, и под отрыжку...
– Будет тебе, отец, – оставшись наедине, оговаривала старого Гурушкина супруга. – Мало ли навидался парень, мало ли натерпелся всякого?.. Он не жестокое сердце с войны принес. Кабыть даже помягче... Нам, матерям, приметливей.
Шли годы. При укрупнении колхозов Петр по-прежнему остался вознесенским бригадиром. Только теперь уж не за одно полеводство взыскивали с бригадира, а и за коровье, овечье благоденствие, за телячьи недуги, за куриный авитаминоз.
Было с кого и взыскивать. Старался, учился, мужал, постигал. С заботами ложился, с хлопотами просыпался. Врос в хозяйство, глаз наметал.
В одну из ночей 1956 года, между второй и третьей петушиной побудкой, проставил он подпись над заглавными строчками своей биографии: «Прошу принять меня кандидатом в члены КПСС...»
– Прошу голосовать! – предложил собранию председательствующий.
Руки товарищей. Высокие руки.
В Вознесенку вернулся запоздно. У старого Гурушкина светилось оконце.
– Как, Петя!
– Поздравь, отец.
– Я знал! Я предчуял, – засуетился с сухими лучинами старый Гурушкин. – Как же иначе! Предположительно этому даже барашка освежевал... Ма-а-ать! Воспрянь!..
Колхоз «Труд» вливается в Маслянский совхоз. Теперь Петр начал именоваться управляющим фермой,. Должность сия – это то самое многотрудное «среднее» звено в управленческой цепи, располагающееся в аккурат между административным «молотом» и производственной «наковальней». Соответственно этому и а подтверждение сему 365 дней в нормальном году «звено» наше бьют, куют, гнут, плющат, наждачат, закаливают в огне и в воде, испытывают на разрыв, на износ, на гипертонию, неврастению, инстинкт самосохранения. Как исхитриться тут, чтобы бока не болели, затылок терпел!
С целым роем вопросов иду я к Петру Андреевичу.
– Исхитряюсь, – смеется Гурушкин. – Стаж, по- видимому, помогает. Двадцать четыре года – «звено». В меру спорю, в меру не спорю... В нашей должности самое главное – загад свой иметь. Имеют-то, может, многие, а вот отстоять его – тут со стерженьком надо жить. Иначе налепят из тебя свистулек, А загад свой – великое дело! Без него, прямо скажу, неинтересно работать. Хорошо, когда он большой. Хорошо, когда людям он по душе, когда честолюбие он в людях разыскивает. Другой раз ради дела и с «лукавым», иным, пересвистнешься...
