Миссх приблизился к отцу и отвесил поклон, после чего они обнялись. Затем Миссх отошел в сторону и дал знак Кулундису, чтобы шагнул вперед.
— Отец, помнишь господина Кулундиса?
Крайне смущенный Кулундис застыл на месте. Как следует себя вести сейчас, принц не объяснил. Эмир раскинул тонкие руки в стороны. Грек неловко наклонился и после кратких, сдержанных объятий снова выпрямился. Взмахом руки эмир велел гостю занять почетное место по правую руку от себя. Принц же расположился по левую.
— Для меня большая честь снова быть приглашенным во дворец, ваше величество, — начал Кулундис. — Прекрасно выглядите.
Эмир милостиво кивнул, однако продолжал смотреть прямо перед собой. Скоро Кулундис понял почему. Слуги принесли угощение. Восемь человек втащили в пиршественный зал тяжелый котел фута четыре диаметром, но при этом всего два с половиной фута высотой. Над краем возвышалась верхушка горы риса, на которой были разложены куски баранины. Венчали композицию четыре овечьих головы, изо ртов которых торчали языки. Следом вошли еще двое слуг, несущие огромный кувшин, над которым поднимался пар. Оказалось, внутри была подливка, в которой плавали потроха. Этой смесью слуги облили всю пирамиду.
Эмир потянулся к котлу, взял один из языков и, развернувшись вправо, протянул Кулундису. Торговец оружием принял угощение, вежливо кивнул, некоторое время смотрел на язык и наконец нехотя откусил крошечный кусочек. Грек вообще-то любил сытно поесть, но были два кушанья, которые он терпеть не мог. Первое — абрикосы, второе — увы, языки.
Кулундис глядел на эмира. Тот отрезал несколько полосок баранины от лопатки, скатал шарик из риса, обернул этот шарик мясом и отправил в рот. Убедившись, что в его сторону никто не смотрит, Кулундис поднес руку к губам, будто тоже наслаждаясь угощением, а сам между тем другой рукой сунул недоеденный язык в карман пиджака. Медленно пережевывая мясо и рис, эмир взглянул на гостя своего сына. Кулундис сделал вид, будто жует. Похоже, эмир решил, что гостю блюдо пришлось по душе, и остался доволен.
Чудной старикашка, подумал Кулундис. Сын — высокий, видный мужчина, а отец ростом самое большее метр шестьдесят, тощ как щепка, с костлявым, каким-то птичьим лицом. Первое, что притягивает взгляд, — крупный крючковатый нос. Глаза, формой напоминающие два полумесяца, каждые несколько секунд нервно бегали, будто высматривали притаившегося в зале лазутчика, потом замирали, и тяжелые веки эмира опускались, но он тут же снова открывал глаза. Пожалуй, веки были единственным, что досталось принцу от отца. Оба моргали медленно, вальяжно. При этом у сына вид был горделивый, а отец его становился удивительно похож на ворона, только что поймавшего жирного червяка. Еще большее сходство с птицей Квоззохоку придавали худые руки и ноги, толщиной ненамного шире вороньей лапы. Ни эмир, ни принц не произносили ни слова. Лишь молча отрезали полоски мяса и заворачивали в них рис. Кулундис принялся оглядываться в поисках ножа. Заметив, что гость «доел» язык, эмир потянулся за вторым и с любезным кивком вручил гостю. Снова Кулундису пришлось притворяться, что он уплетает угощение за обе щеки, и прятать в кармане уже второй язык. Со следующими двумя торговец оружием поступил так же. Когда языки наконец закончились, облегченно вздохнул. Оставалось только надеяться, что жирное пятно на светлом кармане не слишком бросается в глаза. Должно быть, теперь Кулундис наконец сможет отведать баранины. Грек заметил, что эмир терпеливо наблюдает за ним, ожидая, когда гость прожует последний кусок. Кулундис повторил до этого с успехом прошедшую пантомиму, потом облизнул губы. Тогда эмир хлопнул в ладоши. Поспешившие на призыв слуги подняли котел и унесли. Кулундис был весьма разочарован.
