— Мужиком, разговаривающим со зверушками и птицами?
Она улыбается уголком губ. Я думаю, она бы и засмеялась, но в церкви этого делать, должно быть, нельзя.
— Нет, Франциск. Человек, в честь которого тебя назвали, проповедовал любовь. И использовал для этого самые прекрасные слова, которые только есть в человеческом языке.
— Кто вы такая? — спрашиваю я тихо, в храме мне не хочется повышать голос. Я не задаю очевидного, дурацкого вопроса, откуда она знает мое имя. Стрелок ведь его тоже знал, отчего бы его не знать бабушке или старой тетушке стрелка, от которой он унаследовал свои удивительные глаза.
Монахиня продолжает перебирать розарий, потом едва покачивает головой, будто я задаю неверные вопросы.
Она говорит, с ласковой полуулыбкой:
— Морин Миллиган. Я прихожусь тетей твоим родителям. Очень приятно познакомиться.
— И моей двоюродной бабушкой, так?
Она прикрывает рот ладошкой, будто боится засмеяться.
— Хорошо, — кивает она. — Ты способен на простейшие когнитивные операции.
И от ухоженной бабушки-монашки слышать слова моего отца несколько неожиданно. Она продолжает своим тихим, красивым и мелодичным голосом:
— Но ты снова задаешь неверные вопросы, Франциск.
Она вытягивает руку с розарием, почти касаясь воротника моей рубашки, но — не касается.
— Теперь спрошу я. Ты знаешь, на что способен отец, потерявший единственного сына, от любимой женщины? Ты знаешь, что он способен преступить законы мироздания ради своей плоти и крови? Ты когда-нибудь видел, чтобы твой отец плакал?
Протянув мне свою морщинистую, хрупкую руку, похожую на лапку обезьянки, она предлагает:
— Хочешь посмотреть?
Я делаю движение ей навстречу, но вдруг замираю.
— Не хочу.
— Однажды все равно увидишь, — говорит Морин легко и печально. — Ты представляешь, чем занимается твоя семья?
— Ну, в основном они бездельничают и пьют. Во мне же четыре с половиной литра чистой ирландской крови.
— Хорошее чувство юмора для трупа.
Звучит вовсе не как угроза, бабуля просто констатирует факт.
Она говорит:
— Передай, пожалуйста, папе весточку от тетушки Морин.
— Какую? — спрашиваю я, я смотрю ей в глаза, и в этот момент они синие и совершенно пустые.
— Последний же враг истребится — смерть.
