Молчуненко расхохотался.
— Да никак. Киев критику отторгает, причём полностью. И самое любопытное: в этом солидарны и власть, и оппозиция. А в таких условиях работа журналиста просто невыносима.
— Вот потому я к вам и обратился. Забыл сказать. Мой шеф платит за вашу помощь. Так что на пиво и сосиску в тесте на Хрещатике хватит.
— Перепечку!
— Точно, — тряхнул головой Самойлов, — Перепечку! Вот ведь, запамятовал…
Молчуненко рассмеялся.
— Главное, помнить вкус продукта.
Приятная физия, — подумал Михаил.
— Ладно, — Геннадий Сергеевич хлопнул Самойлова по плечу, — Что вас интересует в первую очередь? Но, в приделах разумного.
— Ближайшие заседания Верховной Рады.
Мочуненко присвистнул:
— Ни фига себе, разумное.
* * *
Андрею Николаевичу ничего не снилось. Совсем ничего. Потому что он не спал. Всю ночь Козаченко ворочался в постели, комкая простынь, вытирая влажной рукой пот со лба, и той же рукой пытаясь отогнать видения, нахлынувшие на него. Катя, жена, сидела на корточках перед кроватью, и не знала, что в таких случаях следует предпринимать. Она, естественно, думала о скорой помощи, о спец поликлинике, но к кому можно конкретно обратиться не имела никакого понятия. К тому же, Андрей категорично не мог терпеть в своём доме врачей. Только личного детского терапевта.
К четырём часам утра женщина поняла, что если и дальше ничего не предпримет, то может потерять мужа. Андрей Николаевич потерялся в глубоком обмороке. В уголках рта запеклась белая пена. Он метался по мокрой от пота простыни, выкрикивал имена незнакомых ей людей. Левую сторону лица мужа исказила маска боли, оставив печать омертвления. Пальцы на левой руке неестественно сжались, захватив край одеяла. Правая рука постоянно судорожно била по простыне, в надежде найти покой. Наконец, голова мужа сделала слабую попытку приподняться, и обессилено упала на подушку. Рука замерла.
Женщина тихонько, по-бабьи, всхлипнула и кинулась к телефону. Первый из абонентов, чей номер пришёл ей на память, и который услышал о случившемся стал Степан Григорьевич Тарасюк.
Услышав в трубке плач, он нервно перекрестился, и проговорил:
— Катя, не волнуйся. Всё в порядке. Я сейчас приеду. Прямо сейчас. И никому не звони. Особенно в «скорую помощь». Ты же знаешь, как они к нам относятся. Они сделают всё для того, чтобы ему стало хуже. Лучше я позабочусь о том, чтобы приехал кто-то из наших. Всё, жди. И никому не звони. Ты поняла меня? Ни в коем случае не звони. Я вызову наших врачей. Главное, чтобы он их дождался. Сиди рядом с ним, и никому не звони. Ни в коем случае. Я еду к вам.
