Джейми резко останавливается, и мне приходится притормозить, чтобы не врезаться ему в спину.
— Почему?
Опять облажался. И из меня выплескивается все разом.
— Каннинг, я гей. И да… может, в общем и целом это не такое уж и большое дело, но, когда мы в прошлый раз жили вместе, я… развел тебя на всякое разное. Это было не круто, и из-за этого я четыре года чувствую себя просто дерьмово.
Очень долго он просто смотрит на меня с разинутым ртом. А когда, наконец, заговаривает, то произносит совсем не то, что я ожидал услышать.
— И?
И?
— И… я прошу у тебя прощения.
Он краснеет.
— Ты же в курсе, что я из Северной Калифорнии? И что у меня есть человек десять знакомых геев?
— Допустим… И что?
Рот Джейми открывается, потом закрывается. И открывается снова.
— Ты поэтому не звонил мне четыре года и не отвечал на мои смс?
— Ну… да. — Я в полнейшей растерянности. Я только что признал себя виновным в мудачестве первой степени и, можно сказать, в растлении, а его волнуют какие-то смски.
Лицо Джейми становится на оттенок краснее. Затем он снова срывается с места, а я так ошеломлен, что пускаюсь за ним только через секунду.
Теперь он бежит быстрее. Его длинный шаг становится шире, локти начинают работать активней. Спортивная футболка, надетая на нем, облегает каждую мышцу, и я ревную к этому куску полиэфирной ткани.
Я не знаю, что творится у него в голове, пока он преодолевает оставшиеся три мили вокруг Миррор-лейк — со мной, смущенным и обескураженным, сзади. На обратном пути мы бежим через город мимо всех наших любимейших в прошлом мест — кондитерской со сливочными помадками и магазина игрушек, где продавались стреляющие резинками пистолеты. Мимо пекарни «Чудо на льду».
Я не вижу его лица до тех пор, пока он не останавливается напротив закрытой на лето трассы для тобоггана. Жаль, что нам нельзя перенестись в те беспечные времена, когда самым большим моим преступлением было перелезть через ограду.
Когда он поворачивается ко мне, его покрытое испариной лицо все еще искажено гневом.
— Ты не общался со мной четыре года, потому что думал, будто я перепугался из-за того, что ты отсосал мне.
— Хм… да. — Негодование в его голосе предельно ясно сообщает о том, что я облажался перед ним каким-то иным, не учтенным мной образом.
Его ладони сжимаются в кулаки.
— Так вот кем ты меня считаешь? Каким-то узколобым засранцем?
Я вижу, как молодая мамочка со скамейки неподалеку подхватывает своего ребенка и, хмурясь, пересаживается от нас подальше.
