Интересно, все эти изменения происходили сами собой, без воли самого Бакунина (а первое впечатление мое было именно таким) — он не замечал их, или же он играл, как искусный актер, каждый раз надевал ту маску, которая ему требовалась в данную минуту.
Портье, по свойственной людям его профессии сообразительности, прекрасно уловил, что с этим посетителем шутки плохи, притом помня, что и Толзеев тоже не из обычных проживающих, тут же кликнул одного из коридорных, без дела стоявшего у конторки:
— Степан! Проводи господ в сотый нумер.
Степан, изобразив на лице самое искреннее желание угодить, торопливо побежал вперед, мы с Бакуниным двинулись следом за ним, поднялись по лестнице на второй этаж и по широкому светлому коридору, устланному роскошной ковровой дорожкой, подошли к двери красного дерева. Номера на двери не было, но коридорный постучал в дверь, спустя минуту из нее выглянуло чудовище огромного роста, с растрепанными волосами и лицом деревенского мужика, только что пробудившегося от сна после попойки.
— К господину Толзееву, — сказал ему коридорный и пояснил, словно сомневаясь, что это нечесаное чудище знает по фамилии своего хозяина, — к барину твоему.
Новоявленный Герасим, по крайней мере ростом и силою схожий с персонажем чувствительной повести господина Тургенева, распахнул дверь и впустил нас в прихожую номера. Впрочем, сравнение с Герасимом мало подходило к нему. Сомнительно, чтобы в груди этого великана когда-либо шевельнулось чувство жалости к какому-нибудь живому существу. И потому я мысленно переименовал его из Герасима в Полифема, несмотря на то что, вместо одного во лбу, на его лице можно было обнаружить в привычных местах оба глаза — злых и подозрительных.
Но вид Бакунина, грозный и барский, сделал свое дело, и Полифем угрюмо спросил:
— Как прикажете доложить?
— Бакунин Антон Игнатьевич по неотложному делу от пристава Полуярова.
Полифем отворил перед нами дверь, мы вошли в огромную комнату, служившую чем-то вроде гостиной. Полифем пересек комнату и скрылся за другой дверью. Три окна гостиной выходили на Невский проспект. Обставлена она была с обычной для дорогих гостиных номеров претензией на роскошь. За дверью послышались какие-то слова, и вскоре появился Полифем. Согнув голову, словно большой провинившийся пес, он прошел мимо нас в прихожую. Следом за ним вышел хозяин — Толзеев Лаврентий Дмитриевич.
Он был в мятом халате, голая грудь, поросшая рыжими волосами, выпирала наружу. С первого же взгляда Толзеев произвел неприятное впечатление. Казалось, репутация его соответствовала внешнему виду. Неестественно круглая голова, русые коротко стриженные волосы, белесые или рыжие брови, рачьи глаза, рыжие висячие усы, широкие скулы. И наглое выражение лица, и какая-то беспардонность во всем — в походке, в самой фигуре — производили отталкивающее впечатление.
