Кит сжала ему руку. «Смотри!» — шепнула она. Всего лишь в нескольких шагах от них, на вершине скалы, так неподвижно, что сперва они даже его не заметили, подобрав под себя ноги и закрыв глаза, сидел почтенный араб. На первый взгляд могло показаться, вопреки его вертикальной позе, что он спит, поскольку никак не реагирует на их присутствие. Однако потом, по едва приметному шевелению губ, они поняли, что он молится.
— Думаешь, это хорошо — вот так сидеть и смотреть? — сказала она приглушенным голосом.
— Ничего страшного. Главное, не шуметь. — Он положил голову ей на колени и лег, устремив взгляд в ясное небо. Она легко, почти не касаясь, гладила его волосы снова и снова. Ветер из низины набирал силу. Постепенно смеркалось. Она посмотрела на араба; тот не двинулся с места. Внезапно ей захотелось вернуться назад, но какое-то время она продолжала сидеть не шелохнувшись, с нежностью глядя на голову, покоившуюся у нее под рукой.
— Знаешь, — произнес Порт, и его голос прозвучал нереально, как случается звучать голосам в местах, где царит полная тишина, — здесь очень странное небо. У меня часто бывает такое чувство, когда я смотрю на него, что это что-то прочное, защищающее нас от того, что находится за ним.
Кит поежилась, спрашивая:
— От того, что за ним?
— Да.
— Но что там, за ним? — Ее голос был едва слышен.
— Думаю, ничего. Тьма. Абсолютная ночь.
— Пожалуйста, не говори об этом сейчас. — В ее мольбе послышалась настоящая мука. — Все, что ты говоришь, пугает меня. Особенно здесь. Эта темнота, и этот ветер… я больше не могу.
Он сел, обнял ее за шею, поцеловал, отстранился, посмотрел на нее и поцеловал снова, снова отстранился и снова поцеловал, и так несколько раз. По ее щекам текли слезы. Она выдавила жалкую улыбку, когда он вытер их указательным пальцем.
— Знаешь что? — сказал он с предельной искренностью. — Я думаю, мы оба боимся одного и того же. И по одной и той же причине. Никому из нас не удалось, ни тебе, ни мне, найти свое место в жизни. Мы болтаемся сбоку, свесившись за борт всем своим весом, в уверенности, что упадем при следующем же толчке. Так ведь?
На мгновение она закрыла глаза. Прикосновение его губ к ее щекам пробудило в ней чувство вины, и сейчас оно захлестнуло ее гигантской волной, от которой у нее закружилась голова и ей сделалось дурно. Во время сиесты она попыталась очистить свою совесть от всего, что произошло прошлой ночью, но сейчас со всей ясностью поняла, что ей не удалось этого сделать — и теперь уже никогда не удастся. Она приложила руку ко лбу и так стояла, не отнимая ее. С расстановкой она сказала:
