Другой сидевший за столом мужчина, когда не вступал в разговор, продолжал тихонько насвистывать обрывки незамысловатых мелодий. Он был на несколько лет моложе, крепкого телосложения и необыкновенно хорош собой, как часто говорила ему девушка, на свой позднепарамаунтский лад. Обычно его гладкое лицо не выражало ничего особенного, но черты были слеплены таким образом, что в состоянии покоя наводили на мысль об общем безмятежном довольстве.
Их взгляды приковывал слепящий блеск пыльного полдня за дверями кафе.
— Война определенно оставила здесь свой след. — Невысокого роста, со светлыми волосами и оливкового цвета лицом, от миловидности ее спасала напряженность взгляда. Стоило один раз увидеть ее глаза, как остальное лицо расплывалось в неопределенности, а от отпечатавшегося в памяти образа оставалось пронзительное, вопрошающее неистовство огромных глаз.
— И неудивительно. Целый год, если не дольше, через город проходили войска.
— Но где-то же в мире должно быть место, не пострадавшее от них, — сказала девушка. Она сделала это, чтобы угодить мужу, потому что уже раскаивалась в своем раздражении, которое испытала минуту назад. Угадав намерение, однако не зная, чему его приписать, он не обратил на него внимания.
Другой мужчина снисходительно рассмеется, и он присоединился к его веселью.
— Исключительно ради тебя, полагаю? — сказал ее муж.
— Ради нас. Ты же знаешь, что ненавидишь все это не меньше моего.
— Что «все это»? — спросил он, защищаясь. — Если ты имеешь в виду эту бесцветную мешанину, которая называет себя городом, то да. И все же, черт подери, я тысячу раз предпочел бы ее, а не Соединенные Штаты.
Она поспешила согласиться:
— Разумеется. Но я имела в виду не это конкретное место или какое-то другое, а весь тот ужас, который творится после любой войны всюду.
— Брось, Кит, — сказал второй мужчина. — Ты же не помнишь никакой другой войны.
Она проигнорировала его слова.
— Люди из разных стран становятся все более неотличимы друг от друга. У них нет ни своего характера, ни красоты, ни идеалов, ни культуры — ровным счетом ничего.
Ее муж потянулся и через стол погладил ее руку.
— Ты права, права, — сказал он с улыбкой. — Все становится серым, и будет еще серее. Но некоторые места будут сопротивляться болезни дольше, чем ты думаешь. Вот увидишь, в Сахаре…
С противоположной стороны улицы радио обрушило на них истерические колоратуры сопрано. Кит вздрогнула.
— Так давайте поскорее отправимся туда, — сказала она. — Возможно, там нам удастся избежать этого.
