– Однажды она отступилась, – подозрительно-равнодушно объяснил он. – Публика, наконец, получила то, за что она переплачивала столько времени. Даже падала она грациозно: не комком, а планировала, как подбитая бабочка, долго… невыносимо долго. Она лежала на арене с расплывающимся под головой черным блестящим пятном. А надежно зафиксированный скотчем – или чем там они там, скоты, фиксируют артистам улыбки – ротик продолжал беспечно улыбаться, обнажая розовые от кровавой пенки зубки… Вместе с ней разбился и умер я. То, что ты, Творогова, видишь перед собой – это давно не Серега.
… Между тем в школах стали задерживать зарплату. Творогова продала мамино золото: цепочку, сережки и колечко. Одна она могла перебиться кефиром и жареной картошкой, но в доме жил мужчина, который каждый день должен был питаться мясом. Мамино золото было быстро проедено.
Однажды, придя с работы, Творогова не увидела в прихожей на привычном месте старого чемодана. Было тихо из-за выключенного телевизора. Софа была по-солдатски идеально заправлена. Ключи от английского замка лежали на столе.
Серега ушел, не удостоив Творогову хотя бы придавленной ключами запиской. Творогова не раздеваясь прошла в комнату, положила голову на пустой стол и завыла. По ночам она плакала, уткнувшись в Серегину подушку, жадно обоняя его запах – она нарочно не стирала черноватую наволочку.
…Часы показывали половину третьего. Творогова подтащила табурет к стене, к крюку, поддерживающему отопительную трубу. Принялась неторопливо прилаживать к нему поясок от халата, сохраняющего слабый запах Сереги.
В эту минуту зазвенел телефон. В половину третьего ночи ей мог позвонить один человек на свете – Серега! Она кубарем скатилась с табурета, чтобы крикнуть в трубку, как его здесь любят, как ждут его возвращения. Чрезвычайно взволнованный, почти отчаянный, точно речь шла о жизни и смерти, голос в трубке спросил:
– Алё, у тебя горячая вода есть?!
Творогова прошаркала в ванну и обратно:
– Есть…
– Ну дак иди подмойся и ложись спать!!! – На том конце провода довольно заржали, захрюкали, завыли – и брякнули трубку, чтобы будить следующую жертву. Творогова долго сидела с пикающей трубкой на коленях. Потом рухнула на кровать – и спала как убитая до звонка будильника.
Утром она напекла целый пакет пирожков и поехала в редакцию «Молодежки». Секретарь перенаправила ее в отдел, с которым сотрудничал внештатный корреспондент С. Терещенко. В отделе выяснилось, что С. Терещенко жив-здоров и даже на днях успел закатить грандиозный скандал по поводу очередного отвергнутого материала. Творогова оставила адресованное Серёге письмо на тридцати листах. Уже на пороге спросила:
