Но в речи в этом месте ничего не говорилось про аплодисменты. Выступающий поднял ладонь, унимая зал, и недовольно возвысил голос. И постепенно добился разжижения, угасания, а затем и вовсе прекращения аплодисментов. И благополучно договорил речь до конца, где действительно в скобках было написано: «Бурные, продолжительные аплодисменты».
Под них докладчик Ивкин тщательно собрал бумажки и покинул трибуну.
Шло областное расширенное заседание. С балкончика для прессы зал был похож на живой пышный, шевелящийся ковёр, затканный строгими узорами – это в чёрных, серых, коричневых костюмах заседали госслужащие и хозяйственники, озабоченные судьбой сельского хозяйства в области. Изредка диковинными легкомысленными цветками узор разбавляли женские нежные блузки.
Заседание шло давно. Приглашённые подустали слушать докладчиков. Кто-то дремал, подперев опущенную голову, будто просматривал бумаги. Кто-то, не скрываясь, читал глянцевый бульварный роман. Председатель колхоза-миллионера, повернувшись к трибуне спиной и глядя снизу вверх, с удовольствием беседовал с румяной хорошенькой агрономшей из областного управления. Даже отсюда, с балкона, хорошо прорисовывалась сквозь блузку её сильно декольтированные упругие грудки.
Ивкин сидел в президиуме, не шелохнувшись, не отрывая скорбного взгляда от зала. Руки на столе были напряжены, пальцы намертво сцеплены «в замок».
«Вот единственный в зале человек, которого действительно волнуют вопросы государственной важности», – так, должно быть, думал новичок-оператор и одобрительно снова и снова наезжал камерой на сосредоточенное ивкинское лицо.
Но Катя отлично знала, в чём секрет такой прилежности. От многочисленных заседаний, иной раз по семь раз на дню, Ивкин страдал жестоким геморроем. Было известно, что он всегда носит в портфеле и кладёт на кресло заговорённый тряпичный коврик. А также занимается проктологическими упражнениями, о которой в обществе дам и говорить неприлично.
Вот и сейчас, судя по знакомому сосредоточенному выражению лица, Ивкин, пользуясь удобным моментом, укреплял прямую кишку. На мысленный счёт «раз-два-три» – медленно сжимал ягодичные мышцы. «Пять-шесть-семь» – плавно отпускал их. Когда он замирал, фиксируя, как советовал доктор, сфинктер в максимально сжатом состоянии, его взгляд становился особенно просветлённым.
Катя с этими совещаниями тоже того и гляди заработает министерскую болезнь. В кармане джинсов давно щекотно вибрировал мобильник, так что она то и дело тихонько ойкала и хваталась за бедро.
