— Если не брать в расчет тряску, на которую неровный и капризный ход парового корабля обрекает его пассажиров, в чем я и сам не раз имел случай убедиться, — сказал Манифафа, — надо признаться, Вздорике, что такой способ мореплавания обличает бездну ума в его изобретателе, не говоря уже об удовольствии, которое он сулит тем, кто находится на борту.
— Если они приходят в себя, Ваше Высочество. Нас стремительно швырнуло вверх на неизмеримую высоту, которую я бы, конечно, измерил, когда бы в открытом море не ощущалась столь острая нехватка измерительных приборов; впрочем, спускаясь по параболе, подобно всякому метательному снаряду, мы довольно скоро заметили, что движемся в сторону суши; это было очень кстати, ибо в противном случае нам бы нипочем не избежать гибели. Никогда еще взорам изумленного путешественника не открывался уголок столь прелестный. По сравнению с ним остров Калипсо, о котором вам, возможно, доводилось слышать, был всего-навсего жалкой грудой камней, недостойной занимать воображение поэтов. По мере того как мы приближались к земле, перед нашими глазами разворачивался — и это вовсе не фигура речи, ибо падали мы головой вниз, — райский ковер, усыпанный цветами и плодами. Куда ни глянь, всюду радовали взор золотистые апельсины, клонящиеся книзу бананы, пурпурные виноградные лозы, нежно обвивавшие ветви тутовых деревьев и вязов; пленяли взор вишневые деревья, сплошь покрытые рубиновыми ягодами, которые томно покачивались на гибких ветвях, ласкаемые зефирами; ублажали взор лавровые деревья с ягодами черными как смоль, и акации, чьи душистые подвески смешивали свой пьянящий аромат с благоуханием фиалок, гвоздик, гелиотропов и тубероз, которые, словно изысканная вышивка, украшали свежую зелень лугов, орошаемых хрустально-серебристыми ручьями[86]. Что же касается роз, они в этих краях были редкостью, и потому их мы в первое мгновение не обнаружили.
— Удивительно, как вы обнаружили все остальное, — сказал Манифафа, — впрочем, я полагаю, что, сколько бы ты ни лавировал, рано или поздно тебе пришлось приземлиться. Другого выхода у тебя не было.
— Я падал с ветки на ветку, божественный Манифафа, точь-в-точь как Кристоф Морен в поисках сорочьего гнезда[87]. Первым делом мы устроили перекличку. Из восьмисот человек, составлявших экипаж, в живых осталось только шестеро, но волею Провидения, в своей неизреченной мудрости неизменно пекущегося о прогрессе человечества, все шестеро принадлежали к числу тех, кто составлял цвет нашей всемирной миссии.
