Всюду валялись бревна, высились горушки опилок, стружки, обильный лесной хлам. Остро пахло пиленым лесом, новой порубкой, взбаламученными таежными запахами. От веселой, просторной реки шла живительная прохлада.
Артельщиков встретила на стане тишина: в бараках было пусто, лесорубы еще не вернулись из тайги, где валили лес, а потом на волокушах волокли его к берегу реки — там вязали плоты и пускали их вниз по течению.
В трех бараках со сплошными грубыми, дощатыми нарами вдоль стен жили лесорубы — отборная, отпетая лихая братва, оторви глаз и ухо, варнаки-разбойники. Были тут и русские, и китайцы, и корейцы.
Шла в тайгу, на тяжкие лесные заработки, только голь перекатная без роду и племени: беглые, каторжники, ссыльные, забитые жизнью бродяги; были тут и беспаспортные; выжидали время, прятались от полиции, которая в эти лесные дебри и нос боялась сунуть, разные темные люди «с рыльцем в пушку».
Глиняная печь с вмазанным в нее большим чугунным котлом возвышалась около каждого барака — в них артельные повара варили пищу лесорубам.
Костин условился с китайцем — старшинкой третьего малонаселенного барака, что займет со своей артелью первую, пустую половину барака. Сам наскоро сколотил тесовую перегородку и выделил небольшой угол переселенцам.
Алена мыла и прибирала свой нехитрый закуток, когда услышала крики, посвист, улюлюканье приближающейся к баракам толпы — возвращались после рабочего дня лесорубы.
— Васька Стрелок! Хряй сюды! Новая артель привалила! И бабу, говорят, с собой приволокли!
— О! Ваньча! Врешь, поди, варначина?
— Хряй, Васька! Хряй сюды скорее, паря-зараза!
— Русска бабушка шибко шанго!
— Иди ты… косоглазое рыло! Тоже разинул пасть на русскую бабушку!
— Дай ему в зубы, Ваньча!
— Страхолюдина, поди, какая-нибудь старая притопала-приковыляла?
— А ты думал — картина? Только безмозглая дура сюда пойдет…
— Муж у нее, говорят. Угол им отделили.
— Фью! Муж еще, сука! Мы ее от него скоро отделим!
— Васька! Хряй на речку купаться!
— Эх! Бабу помять, пожать, покрутить ба!
Весть о приходе Алены вызвала целую бурю: среди лесорубов не было ни одной женщины.
Самостоятельных мужиков, вроде Семена Костина и подобранных им артельщиков, было на лесозаготовках десяток-другой, а большинство — бугаи, звери темноголовые. Они волновались. В такую глухомань могла прийти только потерявшая стыд и совесть потаскушка. Какая же порядочная краля осмелится появиться в одичавшем стаде варнаков, беглых каторжников, бродяг и нищих, скатившихся на самое дно?
