Мыс Чуркин — первое причастие к таинствам путешествий по густым лесным зарослям, непроходимым «джунглям».
Ватага, сойдя на берег, надевала на вихрастые головы воинственные украшения из гусиных перьев — превращалась в индейцев-разведчиков, следопытов, неутомимых мстителей за поруганные белолицыми вигвамы; в девственном лесу малообжитого мыса Чуркина со всех сторон грозил жестокий враг, поэтому шли цепочкой, след в след, передавая друг другу «трубку мира» и долго отплевывая желтую табачную горечь.
Бесстрашные разведчики возвращались на берег, к шаланде, поедали прихваченные припасы, а потом с присвистом, как первогодки новобранцы на плацу перед казармами, пели одну и ту же песню:
Среди лесов дремучих
Раэбойнички идут
И на руках могучих
Товарища несут.
Носилки не простые —
Из ружей сложены.
А поперек стальные
Мечи положены.
На них лежал, сраженный,
Сам Чуркин молодой,
Он весь окровавленный,
С разбитой головой…
Самый большой «фарт» — когда отец и братья под воскресенье отправлялись на самодельной, грубой, но устойчивой лодке к диким берегам лесистого Русского острова и брали Димку с собой. Располагались на острове на ночевку, разжигали на берегу огромные, до неба, костры.
С рассветом старшие рыбачили, охотились. Отец запрещал сыновьям углубляться в неведомые дебри острова, покрытого густым, дремучим лесом. Да и к чему? Богатая добыча была под руками. Уже к полудню лодка-плоскодонка с высокими просмоленными бортами нагружалась косулей, кабаном, а при удаче — и благородным пятнистым оленем.
Юные охотники и рыболовы снимали с деревьев подсохшие сети, из садков перебрасывали на дно лодки живую, бьющуюся рыбу камбалу, желтого колючего морского бычка, корюшку, жирного пеленгаса, красивую красноперку.
С шумом и песнями, дружно налегая на весла, на всех парах летели домой, к матери, — похвалиться трофеями, поделиться успехами.
Сыновья дружили с немногословной хлопотуньей матерью, поверяли ей малые и большие тайны. Марья Ивановна не только всегда была в курсе их интересов, она умела растолковать непонятное, дать совет, поддержать ребят в их беде или трудных начинаниях. Мать ахала, глядя, как быстро подрастали старшие, ладные, широкоплечие сыны, — они посмеивались:
— Как ты, мама, ухитрилась вымахать нас такими? Сама маленькая. Соседка даже зовет тебя «карманной женой». А вот детки у тебя дубы. И Вадька будет…
— Дубы, дубы! — подтверждала Яницына, и от сдерживаемой улыбки ее упругие, как у девчонки, щеки краснели. — Слава богу, что не дубины… стоеросовые! — И добавляла, не тая материнской любви и гордости: — Моих деток из десятка не выбросишь. Все как на смотру. Только бы мне дожить до того дня, когда мой «последышек» ввысь поднимется. Вы уже большие, на своих ногах стоите…
