Спешит, спешит удалой Соловей-разбойник поделиться с женушкой радостью о большой удаче, о новом крепком достатке. Сердце нежно прильнуло к Марьюшке. «К дому она больно хорошо пришлась: рьяная хозяйка, веселая, улыбчивая подруга».
Померла вторая жена у дяди Пети — народ судачил: «Вот и вторую жену доходил». А того и не ведают, сколько горя горького хватил дядя Петя со своими семейными. Сотни раз требовательно допрашивал бога, за что немилостив к нему? За что такая тяжкая напасть — не живут на свете близкие, самые кровные?
В жены брал лучших девок в ближайших селах. Кто откажет головастому человеку, богатею, владетелю несметной казны? Брал ладных, сытеньких, гладеньких, в своем вкусе. А через несколько лет у молодой и следа не остается ни от красоты, ни от здоровья. Вянут и никнут, как одинокие, тонкие былинки в засуху. Женам ли не сытая еда у дяди Пети? Женам ли не сладкое питье, не перины мягкие, пуховые, одеяла атласные? Ничего не жалел для жен дядя Петя, а они чахли, чахли и сходили в могилу. И дети не жили у любвеобильного, жаждущего потомства дяди Пети. Рождалось дитё слабое, синее, как будто бы его родимчик еще во чреве матери хватил. Покуксится-покуксится — и готов младенчик… новопреставленный.
Дядя Петя часами простаивал перед образами, освещенными большой рубиновой лампадой, налитой до краев деревянным маслом, посреди которой плавал пробковый поплавок с горящим фитильком.
Невзначай даже с богом торговался-ладился дядя Петя:
— Даруй мне, многогрешному, сына — на церковь пожертвую пять тысяч чистоганом… Даруешь дочь — часовенку поставлю на кладбище…
Прошла осень. Наступила ранняя зима. Выпал первый снежок, а дядя Петя все помалкивал о расчете.
Лерка не осмеливалась его спросить, но со страстным нетерпением ждала, когда наконец дядя Петя расплатится с ней, отдаст обещанную бочку кеты.
Ночью закроет Лерка глаза и видит: вот она стоит, желанная, полная красной рыбы, в почетном углу, чуть ли не около самой божницы.
Однажды не вытерпела Валерия и побежала к дяде Пете. Робко стоя в кухне и ожидая выхода хозяйки, она услышала приглушенный разговор. Тихонько, на цыпочках, подошла к двери и заглянула в столовую.
Лерка увидела в зеркало сидевших на сундуке Марью — жену дяди Пети и ее мать, приехавшую навестить дочь. Приложив ладони к бледным, впавшим щекам красивого лица, потемневшего от беременности, молодая женщина рассказывала:
— Слова я от него плохого не слышу. Все ласково, по-милому: Марьюшка да Марьюшка. Одевает он меня как барыню, кормит и поит чуть не с рук. Все, что душеньке угодно, могу потребовать. Не откажет. Уйдет Петя на село — я жду не дождусь: скорее бы возвращался! Нет его в доме — скучно мне, будто туча небо застила. По-хорошему живем, по дружбе. Только вот сердце у меня болит, ноет, все чего-то пугается. Две жены у него померли. Думается, матушка, мне часто — и я не жилица. Не разродиться мне…
