Этот план сработал, поскольку наша грозная армия прибыла в сезон хорошей погоды, и утратила треть своего состава только из-за быстроты нашего передвижения. И противник мог не опасаться, что мы расположимся в какой-нибудь другой местности, ведь отсутствие дисциплины превратило в пустыню все завоеванные нами территории, а непредусмотрительный наш вождь не имел никакого представления о том, как облегчить наше отступление.
В общем, чтобы закончить это описание нашей катастрофы, скажу, что в разгаре нашей мнимой победы вся армия была морально раздавлена и обессилена. Кавалерия гибла, а артиллерийские лошади, мучимые голодом, не могли более тащить пушки.
И даже тогда, когда мы были несчастными жертвами московского пожара, мы должны отдать должное жителям этого города. Нельзя не восхищаться их искренней преданности своей стране, и мы должны признать, что они так же, как и испанцы, возвысившиеся благодаря их мужеству и настойчивости, достигли такого же высокого уровня истинной славы, которая составляет величие нации.
Вспоминая о пережитых нами страданиях и потерях,[114] которые мы понесли еще до входа в Москву (а потери эти были вызваны исключительно сильной усталостью), и в то время, когда плодородная земля, покрытая ее обильными плодами, готова была снабдить нас всем необходимым, мы с трудом старались понять, почему Наполеон не воспользовался возможностью вовремя уйти из России, ведь он видел, что зима близко, а столицы, на которую возлагались такие большие надежды, более не существует. Похоже, сам Господь, карая его за гордыню, лишил его разума, поскольку Наполеон думал, что те, у кого хватило мужества, чтобы опустошить и уничтожить свою страну, ослабеют настолько, что примут его жесткие условия и подпишут мирный договор среди дымящихся руин своего города. Те, кто обладал минимальным даром предвидения, предсказывали нашу катастрофу, и им чудилось, что они читают на стенах Кремля те пророческие слова, которые написала невидимая рука для Валтасара в тот момент. Когда его царство достигло наивысшего расцвета:
«Исчислил Бог царство твое и положил конец ему; ты взвешен на весах и найден очень легким; разделено царство твое и отдано в другие руки».[115]
В течение четырех дней (17-го, 18-го, 19-го и 20-го сентября), что мы прожили у Петровского дворца, Москва не переставала гореть. В то же время шел проливной дождь, а небольшое количество домов, расположенных возле замка, не могло приютить множество войск, которые разбили свои бивуаки там, где было практически невозможно укрыться. Люди, лошади и кареты стали посреди поля. Штабы, расположенные со своими генералами вокруг дворца, проживали в английских садах, в гротах, китайских павильонах или теплицах, а лошади, привязанные к акациям и липам, отделялись друг от друга живыми изгородями или цветниками. Этот лагерь, сам по себе живописный, стал еще живописнее благодаря новым одеждам, которые надели на себя солдаты. Большинство из них, чтобы укрыться от непогоды, щеголяли в той самой одежде, в которой они ходили в Москве – эти костюмы отражали национальное и классовое разнообразие жителей этого города. Таким образом, в нашем лагере можно было увидеть солдат одетых татарами, казаками, китайцами. Одни носили польские плащи, другие – высокие шапки персов, башкир и калмыков. Короче говоря, наша армия была похожа на карнавал, а если учесть последующие события, можно было бы справедливо сказать, что наше отступление началось с маскарада, и закончилась похоронами.
