От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года | страница 118



Потом по мосту мы перешли через маленькую, скованную льдом реку Хмость. Мост бы в полном порядке, так что переход оказался быстрым и благополучным. Во Владимирово, вице-король поселился в поместье, там же, где он ночевал и раньше. Мы, расположившиеся лагерем неподалеку, были уверены, что казаки, весь день висевшие на наших флангах, займут ближайшую к нам высоту, а значит, сильно затруднят действия наших фуражиров, которым было крайне необходимо просматривать каждую деревню, чтобы найти какую-нибудь провизию.

13-е ноября. Теперь мы были на расстоянии лишь одного дня марша от Смоленска, изобилие складов которого, могло дать нам возможность отдохнуть и окрепнуть. Нам так нетерпелось поскорей дойти туда, что мы стали долго задерживаться во Владимирово и, как обычно, перед уходом сожгли оставшиеся уцелевшие постройки. Возле Стабны, откуда одна дорога ведет на Витебск, а другая – на Духовщину, мы испытали невероятные трудности во время подъема дороги в гору. Повсюду был лед – яркий и скользкий, как стекло. Люди и лошади валились друг на друга, и счастлив был тот, кто сумел пройти это ужасное место.

В течение всего нашего отступления в Смоленск, где должны были закончиться все наши несчастья, мы видели только разруху и разорение, эти печальные сцены и горячие молитвы подкрепляли наше страстное желание добраться, наконец, до этого города. И более всех страдали французские женщины, которые, страшась мести русских, присоединились к нам, надеясь на нашу поддержку и защиту. Большинство из них шли пешком, их обувь, сделанная из неподходящего для таких прогулок материала, не могла защитить их ото льда и снега. А те из них, кто был одет в изветшавшие шелковые или муслиновые платья, с радостью были готовы закутаться в рваный военный плащ, снятый с мертвого солдата. Их вид мог бы заставить заплакать самого черствого человека, но крайняя нужда и желание выжить, подавили в наших людях все лучшее, что свойственно человеческой натуре.

Из всех жертв ужасов войны никто не вызвал у меня сочувствия больше, чем молодая и симпатичная девушка по имени Фанни. Красивая, ласковая, любезная, и энергичная, знавшая несколько языков, и обладавшая всеми качествами, необходимыми для обольщения самого бесчувственного сердца, теперь она была готова с радостью выполнять самую отвратительную работу. И кусок хлеба, который она получала за это, вызывал у нее бурю самых изысканных и восторженных выражений благодарности. Она умоляла о помощи каждого из нас, и была вынуждена удовлетворять самые омерзительные желания и, хотя проституция была ей отвратительна, она каждую ночь проводила с тем, кто мог ее прокормить. Я видел ее перед уходом из Смоленска. Она была уже не в состоянии идти сама, и только держась за лошадиный хвост, могла понемногу двигаться вперед. Вскоре наступил конец. Она упала на снег, и так и осталась непогребенной. Никто не выразил ни сочувствия, ни жалости – так очерствели наши души и окаменели сердца. Но если нужно больше свидетельств поразивших нас несчастий – мы все жертвы этих несчастий.