Летние истории | страница 50
Опять же, педагог: хотя, может, греки девочек в число потребных в обучении не включали: А педиатр? Или они их вообще за людей не считали? почему-то с раздражением подумал он и тут же с облегчением догадался: Наверно, у греков просто было одно слово, что мальчик, что ребенок. Вполне в духе дофеминистического, здорового мужского шовинизма: кстати, может, и не по-гречески: педиатрия — слово довольно свежее — должно быть из латыни: — думал он сквозь дымку, — впрочем, какая разница?.. греческий: латынь: "
Люба, доведя сюжет до середины, обнаружила сладкое посапывание у правого своего уха, но лицо ее не покривилось обиженно, а, напротив, прорезалось умилением при виде спящего и беззащитного божества.
Она осторожно, стараясь не потревожить его священного сна, выбралась из-под одеяла, прошлась по комнате меленькими со всей возможной бесшумностью шажками и погасила свет.
— Боб!!! — закричала она, выпустив из руки сумку и преодолевая в три прыжка расстояние от новенькой уютненькой "Хондочки" до вошедшего уже на участок Бори, — Боб!
Тот, чуть пошатнувшись, поймал пятидесятишестикилограммовый снаряд, обвивший его немедленно руками и ногами, несколько неловко опустил Тоню на землю, и только после этого они разменялись наконец ритуальным в-щеку-поцелуем.
Еёе порывистые манеры были абсолютно неприемлемы в исполнении двадцатишестилетней матери; они и в шестнадцать-то, честно говоря, смотрелись диковато, учитывая Тонькины за метр восемьдесят. Лучше всего тогдашняя Тоня запечатлена была быстрым, а уже через минуту изорванным карандашным наброском, состоявшим по большей части из носа и бесконечных конечностей. Добрых пять минут после творческого свершения оглашал Страдзинский улицу Койдуловой бессильными воплями паники: "я так вижу!"
Он был, конечно же, тогда в нее влюблен, да и кто был в нее тогда не влюблен?
Причем, как не удивительно, это не было так часто случающимся в замкнутом кругу взрослеющих юношей возведением в сан принцессы и красавицы первой подвернувшейся под руку барышни — нет.
Мужские мнения относительно Тони неизменно делились на два (побольше и поменьше)
непримиримых лагеря. Больший полагал ее пикантнейшей и соблазнительнейшей штучкой, для меньшего она сразу и до конца времен становилась эдакой экзотической, слегка раздражающей зверушкой.
Словом, Тоня всегда обладала богатейшим выбором, кои м и пользовалась самым чудовищным образом. В непрерывной чреде ее дружков, почти не ослабевшей после замужества, вспоминается исколотый до синей прозрачности бездельник, считавший себя музыкантом, кровь с молоком молодец-красавец без единой извилины из-под Саратова богатырь и прочие в том же духе.