— Пять, — вставил Илья.
— Правильно, пять дней. Причем рассказывай во всех подробностях, возможно, найдутся какие-нибудь смягчающие обстоятельства. Это единственное, что тебя может спасти, если не от кастрации, то хотя бы от обструкции.
— Боря, то, что ты имеешь в виду, называется остракизмом, от древнегреческого острака — осколок.
— Великие знания — великая скорбь. Хватит заговаривать нам зубы учеными словами — рассказывай.
— Боря, что за — говоря учеными словами — вуаеризм?
— Твою мать! А! Нет, вы слышали!? Это я извращенец!
— Ром, да они просто завидуют, — вступилась добрая Анечка, — у Борьки вон, вообще, комплекс неполноценности прорезался.
— Аня, комплекс неполноценности в моем возрасте — почти также непристоен, как энурез. — Боря чувствовал, что разговор приобрел несколько бестактное, даже для Юрьевского, очертания и дальнейшее его развитие будет только умножать дурновкусие. — Впрочем, не в силах бороться с ренегатами и их коллабора¼ коллаборационистами я, в знак протеста, ухожу глушить ненависть и презрение вином, — в самом деле, он передвинул себя к краю дивана иё пружинисто направился к стойке.
Вечер летел по давно расписанному сценарию: бильярд, немного выпивки, покер и весёелый трёеп. Наслаждающийся всем этим Страдзинский брал что-то в баре, когда на соседний высокий табурет забралась Анечка и заговорила с той обезоруживающей смесью задушевности и наивности, что исключает всякое сопротивление.
— Ты очень влюблёен? — вкрадчиво спросила она.
— Я!? — Страдзинский был несколько ошарашен, — да нет, умеренно.
— А ты очень расстроился, что Люба уехала?
— Совсем не расстроился. Я от нее слегка устал, — Рома с удивлением обнаружил, что из непонятных резонов говорит правду.
— Почему? — смешала Анечка удивление с разочарованием.
— Не знаю, скучно мне с ней. Понимаешь, она: ну, не знаю, как это сказать: Люба, она, славный, милый человечек, но совершенно не нашего круга, — сказал-таки Страдзинский высокомерную гадость.
— Почему не нашего? Она же начитанная и вообще: — совершенно неизвестно, отчего Анечка решила, что Люба начитана, но, сообщив эту волнующую новость, она вдруг разозлилась, предчувствуя крушение своих заботливо составленных романтических бредней. — Да выдумываешь ты все! Просто боишься увлечься!
— Вполне возможно. Слушай, пошли обратно, а Стас меня сейчас ёукусит.
— Ничего, ему полезно, — обиженно проговорила Аня.
— Да?..
— А она тебя любит? — Аня вдруг перестала обижаться.
