— Почему?
— Мне иногда хочется: ну, не знаю: не жить просто: — с трудом выцедила из себя Люба.
— Не понимаю, как можно хотеть не жить!? Ведь это здорово: просто дышать, я не знаю: есть крабовый салат, смотреть на закат, — господи! что я несу: подумал с отвращением Страдзинский. — Черт! Да даже, когда мне очень плохо, я все равно жду, мне всегда любопытно: а чего там дальше? Ведь жить — это так кайфово и интересно! Неужели тебе нет!?
— Да, но только: так тяжело: — повела Люба голым и бледным плечом, это, наверно, потому что я семимесячной родилась — слабенькая, воли к жизни никакой:
ну, я вообще не знаю: может, всёё и не так, — тут она глубоко выдохнула, — зачем я тебе все это наговорила? Правда, я дура?
— Ага, — охотно согласился Страдзинский.
— Ой, знаешь, а у меня линия жизни с разрывом, как раз лет на восемнадцать-девятнадцать. Это значит, что должно какое-нибудь сильное потрясение случиться: болезнь или что-нибудь в этом роде.
— А, так ты из-за этого тонула?
— Наверно, — улыбнулась она.
— На самом деле, разрыв означал, что ты должна была меня встретить — я, в известном смысле, могу быть приравнен к холере или воспалению лёегких.
— Да, я тоже об этом подумала.
Рома с тоской убедился, что автобуса нет на остановке, видневшийся уже в конце пыльной улицы.
Они стояли возле распахнутой автобусной двери, и Рома перекатил нетерпеливую правую ступню с пятки на носок и обратно:
— Завтра вечером? Я буду дома или в бильярдной, словом, найдешь.
— Да. Помнишь, ты просил меня в первое утро, ну, не:
— Помню, — без воодушевления ответил Страдзинский.
— Кажется, у меня не вышло.
X
— Бог мой! Да он же жив! — оторвался Боря от коктейля.
— Здравствуй, — с намёеком на понимание улыбнулся Стасик, пожимая ему руку.
— Не, ну он ничего, — откинулся, глубокомысленно затягиваясь, Боря, потрепан, конечно, круги под глазами: но, во всяком случае, лучше, чем мог бы.
— Отвали: — с негромкой вялостью ответил Рома.
— Вы только посмотрите на него, — осуждающе покачал головой Боря, мало того, что он без колебаний променял друзей на юбку, пусть даже и приятную во многих отношениях, он еще и ведет себя так, словно это в порядке вещей. Я предлагаю учинить ему обструкцию.
— Лучше кастрацию, — вступила в беседу Света, — чтоб не повадно было.
— О, хорошая мысль. Дим! У тебя ножа поострее не найдётдется?
— Что? — изумлёенно спросил Дима.
Страдзинский сдержанно улыбнулся.
— Нет, друг мой, отмолчаться тебе не удастся. Так что, ты лучше оставь свой циничные ухмылочки, и рассказывай, чем занимался эти четыре:
