IX
Последующие полчаса дверь поминутно хлопала, выпуская очарование не вполне сформировавшихся женщин. Очарование проплывало мимо по двое и по трое, пронзая его взглядом — подобием рентгена.
Заметив это, Вульф принял отрепетированную позу, демонстрируя мужскую отрешенность и поглядывая снисходительно-равнодушно.
Вволю себя изуродовав, он все же был оценен "симпатичным". (Ручаюсь: без дяди Жоры здесь не обошлось. Воистину, благословенные времена всего-то белая обувка безызвестной фирмы, а каков эффект!)
В дверях показалась Ирочка, косметическая приглаженность изменила ее, широкие скулы глядели со зрелого лица холодной женщины, лица красиво-уродливого, античного. Вульф вдруг содрогнулся, ощутив, что она совершенно чужая, из мира, где мужественные мальчики целуются с красивыми девочками, содрогнулся, угадывая позор сегодняшнего вечера.
"Куда я лезу? — и без связи, — чужая, совсем чужая: "
Но в этот момент, она, скорчив мордочку по возможности невинно, приподняла брови:
— Я не очень долго?
И детская эта попытка подлизаться и извиниться разом все переменила Ирочка стала проще, доступней, утренней.
Они шли в глубоких колеях не то улицы, не то дороги, разделенные полоской жухлой травы, когда Женя, горделиво вытянув из пачки сигарету, воткнул ее в рот.
— Так ты куришь? — разочарованно протянула Ирочка.
"Идиот", — подумал Вульф и был почти прав. Первым порывом было немедля затоптать сигарету, но, спасенный врожденной интуицией, он неопределенно пожал плечами и ответил по возможности равнодушно:
— Да так, изредка, — обнаружил Женя немалый артистизм.
Идти с незажженной сигаретой было глупо, и Вульф, остановившись, чиркнул спичкой — та, заискрившись, погасла. Вторая и третья тоже, четвертая, секунду продрожав синеющим огоньком, разделила их судьбу.
Напряженным воспоминанием он сплел ладони в подобие хитрой фигуру, какая неизбежна при закуривании на ветру. К десятой попытке Вульфу удалось все же задымить, и они двинулись дальше. Женя тайком подул на обожженные руки.
Уже привычно закружилась голова, но в подтверждение бессмертного закона всеобщей компенсаторики обнаружилось новое. Оказывается, если нечего сказать, можно затянуться.
Ирочка щебетала, давая ему возможность отделаться незначимыми междометиями, перемежаемыми глубокомысленными затяжками. Нехитрые истории начинались неизбежным:
— Мы с девчонками: и тут Володька:
— Володька?
— Ну, да! Ну, помнишь? Я тебе рассказывала, — летали по воздуху эмоциональные ладошки, нежно огрубевшие от работы в поле, — Володька, он:
