— А губы? В нашей семье так сжимают губы только ты да он.
Это был привычный спор любви. Тамаре казалось, что сын больше похож на отца, а мужу, что мальчик — вылитая мать.
Помолчав, Аннатувак задумчиво сказал:
— Не понимаю, какая муха укусила отца… Что ему не сидится дома, на обжитых промыслах? Он бурит здесь, в двух шагах от квартиры…
— И хочет ехать в Сазаклы?
— Да. Понимаешь?
— Понимаю…
— Пойди поговори с ним завтра.
— Нет, не пойду, Аннатувак.
Она знала, что Таган выслушает и не рассердится за вмешательство, но чувствовала, что должна отказать мужу. Из разговора с Тыллагюзель она поняла, что мастер убежден в своей правоте, и ей не хотелось склонять Тагана на сторону сына. И чтобы Аннатувак не настаивал больше, Тамара Даниловна решилась даже на хитрость.
— Неужели надо тебе напоминать, что я женщина, — ласково сказала она, положив голову на плечо мужу. — Не мне становиться посредницей в спорах между тобой и отцом. Думал ли ты, почему меня уважают в доме стариков? И ты хочешь, чтобы я потеряла уважение? Нет, сам иди и говори с отцом, как там у вас полагается…
Они на цыпочках вышли из детской.
— А знаешь, ты подала хорошую мысль, — сказал Аннатувак. — Я навещу отца. Давно не был у стариков… Что тут плохого — навестить отца?
«Что тут унизительного для моего самолюбия?» — перевела для себя эти слова Тамара Даниловна.
Вслух она весело сказала:
— Ну, вот и чудно!
