По лицу отца пошли красные пятна.
— Никогда ты, мать, не дашь порадоваться! Сыну наука дается, а ты его словно ледяной водой окачиваешь. Можно сказать, что молодое деревце под корень рубишь...
— Порадоваться... Пусть сорока радуется: она везде корм находит, а мы с тобой где его возьмем?
Отец был прав по-своему, но и мать тоже правду говорила! Для нас скоро наступили такие дни, когда хотелось хотя бы крошку хлеба! Такого, какой я видел у Яшки Кандеева. Я бы тот кусочек не жевал, а словно леденец сосал!
И вот как-то утром отец знаками позвал меня идти за ним и завел в чулан. А там показал на деревянное корыто, в котором в урожайные годы мать разделывала тесто. Остатки его присохли к днищу и к стенкам корыта. Теперь я смотрел на тесто, и даже голова от счастья закружилась.
— Тять, а ведь это... это хлеб!
Отец вымученно улыбнулся.
Он взял долото и стал им отковыривать кусочки сухого теста. Я накинулся на еду. Тесто было полынно-горьким, но все-таки хлебом!
А следующим утром меня позвала мать:
— Пойдем, сынок, в амбар да глянем, не преют ли семена яровины, а то поедете сеять, а семена порченые!
— Нет, мам, семена у нас непрелые, сухие, мы с тятькой их уже два раза глядели!
— Глядели... Весной вон сколько сырости: каждый день туманы-растуманы, и нужен глаз да глаз!
Я пошел за матерью.
Семена в сусеках лежали сухими, чистыми, словно мытыми да по одному отобранными и несколько раз провеянными. В одном сусеке — ворошок серебристого овса, в другом — просо червонного золота, в третьем — чернела гречка... Мать подошла к сусеку с горохом.
— Возьми, сынок, горстку горошку и пожуй! Отведай, не прогорк ли он?
Я протянул руку к гороху и тотчас ее отдернул:
— Тятька сказал, что у нас семян яровины, пожалуй, не хватит!
Чтобы скрыть слезы, мать отвернулась и начала уголком платка вытирать глаза:
— Господи, разве это жисть, когда отец с матерью не в силах свое единое детище кормить?
Выходя из амбара, мать показала место, где отец прятал ключ от двери. Я понял: мать мне подсказывала — если, мол, будет невтерпеж, открой амбар и поешь гороха!
Как-то утром я так хотел есть, что готов был собственные пальцы кусать и жевать. Побежал к амбару. Нашел ключ, открыл дверь и скорее к ворошку гороха! Схватил горошину и кинул в рот. Мои истосковавшиеся по работе зубы могли мгновенно раздавить и перетереть зерно, но я вспомнил слова отца: «А семян-то яровины нам, пожалуй, на все полосы не хватит». Тут я вздрогнул — и горошина сама собой выкатилась изо рта в сусек... Словом, нестерпимо хотелось есть, да нужда-злодейка не велела!
