Вошла санитарка, держа в руках судки с обедом. Белая — от крашенных перекисью волос до сапог на белых змейках. «Докова супружница», — щекотнул мое ухо Юркин шепот. Я вспомнил о своем обеде, пожелал лазаретным узникам приятного аппетита и, выходя, взглянул на Маринку еще раз и встретил теплый взгляд.
— Мне срочно за рыбой надо, — хрипел транзистор голосом Шахрая, — а перегрузчик трюма открывает три часа, тальмана ищет…
«Дневной капитанский час», — отметил я, проходя мимо приемной лазарета, где док, как всегда, курил после обеда и подслушивал «богов».
В столовой уже было пусто. Зато мне не хватило компоту: кто смел, тот два съел, гав не лови, не раскрывай коробку… За первым столом, возле раздатки, сидели камбузницы, обедали и вполголоса болтали. Проглотив борщ, я грызанул холодную котлету, губы тут же покрылись парафином.
— Девчонки! — я развернулся в их сторону. — Привет вам из лазарета.
Они разом замолкли, как по команде, испуганно воззрились на меня.
— А мы у ней вчерась были, — сказала одна из них так, точно оправдывалась, и поджала губы.
— То вчерась, — передразнил я, — а нынче у нее воспаление легких. Знаете?
Они молчали, и я подумал, что они уже все знают — и про болезнь Маринки, и про списание, и про слова Романихи.
— Выручать Маринку надо, — сказал я, — Романиха хочет ее списать за «пьянку». Кто с ней живет? Давайте сходим к помполиту.
Молчание.
— Она вот из ейной каюты, — наконец произнесла деваха, кокетничая, и ткнула пальцем в подружку.
— Ну я, — разжала та две тонкие резинки губ. — А че говорить лада?
Я разозлился.
— Вот ты запнешься за порог на камбузе да нос расшибешь, а про тебя набрешут, что ты пила и не закусывала, да еще выгонят с работы, как это тебе понравится?
Невинный овечий взгляд был мне ответом. Лишь раза два сморгнуло это «чадо», как сказал бы Юрка.
— Да, а Марина, можешь поверить мне, тебя б не бросила, утерла б нос и заступилась.
Слова мои ее не смутили. Она еще разок затяжно моргнула и задала вопрос:
— Дак када нада ити?
— После смены, конечно, — сказал я уже в тарелку, дожевывая котлету с парафином, — после ужина.
Выходя из столовой, затылком почувствовал сверляще любопытные взгляды, невольно «услыхал» мысли камбузниц: так вот он какой, Маринкин хахаль, ишь, а мы и не знали, вот потайная-то…
Боже, до чего ароматный воздух на палубе! Это после противной котлеты и камбузных запахов. Газированный воздух!
— Ну как? — Алик Байрамов уже возле своих лебедок. Донник от бочки положил на цилиндр (он горячий, под паром) и сидит перекуривает.
