И исчезла в двери.
Мы ели вкуснейшее в жизни блюдо — свежую, только из моря, селедку, запеченную в духовке с лавровым листом и перцем. Причем нам дали две полных миски. А когда запили эту царскую еду крепким сладким чаем, матрос сказал, обращаясь к шоферам:
— Вот теперь, дело прошлое, крали, рулите на камбуз и поцелуйте у нашей королевы фартук.
Кличка «крали» пристала до конца путины к шоферам.
После сытного чая мы закончили поход с «бегунками» в кладовой завснаба. Со свертками робы х/б и оранжевой проолифенки разошлись по каютам.
Юра-матрос сориентировался быстрее меня и молча водворил свой спортивный чемоданчик на нижнюю койку: наша четырехместка состояла из двух двухъярусных коек, короткого кожаного дивана и стола. Вторая нижняя койка и та, что над ней, были заняты, их хозяева, очевидно, сейчас работали. Я безразлично, как в поезде, хотел уже было расположиться на оставшейся верхней койке, но Юра с неожиданным великодушием предложил:
— Хочешь, уступлю тебе нижнюю?
— Да мне все равно, — я пожал плечами.
— Не скажи так никогда больше, — Юра сделал шутливо-страшные глаза, — а то будут яд тебе с кормы на нос воду возить.
— А какая разница? — улыбнулся я.
— Потом оценишь, друг Сева. — Он положил ладонь на мое плечо и добавил совсем уже серьезно: — Я ведь, дело прошлое, на полметра тебя длиннее, раз — и там. Кстати, там и теплей, так что жертвы никакой нет.
Живые черные глаза его искрились. Я заглянул в них, и вновь — в который раз уже в моей жизни — свершилось чудо контакта, самое короткое замыкание душ. Юра словно взял меня под свое покровительство, потому что во мне сидело мое «умри», и в эту секунду он увидел его. За эту огромную, емкостью в год или кубический километр, секунду я узнал о нем, а он обо мне больше, чем иные друзья детства, не терявшие связи всю жизнь.
Он молчал, и я был признателен ему за это. Мы распахнули иллюминатор над диванам, впустили солнце и морской ветерок в каюту.
Ночью, с ноля часов, мы с Юрой вышли на смену. Поспать успели часа два, только разомлели, и сейчас под холодной белой луной, ежились в своих проолифенках. Селедочный запах поутих, забился в норы между штабелями бочек, покорился царственному аромату ночного моря. Нежная сила его исполинского дыхания веяла под звездами над миром, даря бодрость и ощущение превосходства над спящими. Под бортом «Весны» сонным китенком терся о кранцы небольшой рефрижератор. На носовом трюме плавбазы застучали, как трактор, паровые лебедки. Пробираясь узким коридором между бочками и солью, мы пошли туда. Нас встретил бригадир, коренастый, ладный, лет около сорока, в коричневом рыбацком свитере, шапке и сапогах.
