Из двери, ведущей в половину негуснегести, наконец, вышел Ури. Он, вероятно, нарочно так долго шел, чтобы Арун Гиридхари забыл о его воплях по поводу отгрызанных пальцев юного авгура. Сжимая в руках смотанную в рулон коричневую тесьму, он неспешно направился к сидящим на земле негуснегести и Камалу Джаганатху. На самом деле Ури очень боялся Аруна Гиридхари, ибо тот в отношение халупников и рабов был достаточно суров, именно поэтому и его старший позволял себе колотить подчиненных. И хотя негуснегести никогда не поднимал руки и не кричал на прислужников, касаемо собственных распоряжений всегда требовал их четкого и быстрого исполнения, за малейшую проволочку безжалостно наказывая, не только многодневными работами, но и тем самым покалачиванием Ури, каковое, тем не менее, было запрещено исполнять перед Камалом Джаганатхом.
— Ты должен был поторопиться, Ури, — недовольно проронил в сторону подошедшего старшего халупника Арун Гиридхари. Он протянул руку, и, приняв рулон тесьмы, даже не глянул на склонившего голову и, одновременно, сдержавшего свой шаг, Ури.
Камал Джаганатх хоть несколько и свыкся с суровостью общения негуснегести с прислужниками, неизменно глядя на забитый вид Ури, жалел его и тягостно дышал. Вот и сейчас бросив взгляд на склонившего голову халупника, вздохнул. Очередной раз, подумав, каким оказался счастливчиком, не приняв судьбу дворового люда, куда почасту таусенцы направляли в использование человеческий мозг, частью стирая в нем память о прошлом, оставляя рефлексы и накопленные за жизнь способности, единожды, лишая какого-либо свободомыслия, независимости и искусственно создавая подчиненность будущему хозяину.
— Голубчик, не надо так вздыхать, — обнадеживающе протянул Арун Гиридхари, точно понимая о чем грустит ссасуа. — Надо привыкнуть к сему отношению, абы в ином случае халупники и рабы будут непослушны. Дай руку, я перевяжу пальцы, — теперь голос его прозвучал ласкательно, потому как он не только учил, но и всегда сопереживал таковой мягкости ссасуа.
Камал Джаганатх торопливо протянул навстречу негуснегести поврежденную левую руку, и тот, перехватив ее в правую, нежно огладил, образовавшуюся корку на трех пальцах, пояснительно отметив:
— Будем надеяться, перста заживут. Ибо я не могу попросить перундьаговских лекарей их осмотреть. Они, увы! подчиняются не хану, а князю перундьаговцев руксам Баоша Ялись Дьаг, каковой незамедлительно доложит о моей просьбе канцлеру-махари тарховичей. И тогда им станет известно, что я взял тебя с собой. Абы, поразительный мой абхиджату, через два часа мы вылетаем с Велесван. Понеже днесь перевяжем перста, а потом ты пойдешь одеваться, ибо нам пора в дорогу, вже все готово.
