И все было в общем-то даже благополучно, потому что Марина видела ее действительно веселой, беззаботной и непринужденной, и ей не казалось странным, что вот Марина ведь тоже смотрит на ее ноги, на ее грудь, на ее губы, смотрит почти равнодушно, почти безразлично. Словно это было тоже совсем естественно, нормально, а значит -- в порядке вещей.
И это, наверное, так и было – естественно и в порядке вещей. До тех пор, пока однажды – совершенно случайно – она не совершила оплошность. Она рассказывала что-то необыкновенно смешное и занимательное, но Марина, как ей показалось, в самый кульминационный момент отвлеклась. Она поглаживала кончиками пальцев гладкий край стакана, водя ими по кругу, словно ласкала это чистое холодное стекло, и смотрела куда-то в низ -- туда, где были ноги и бедра Марты, обтянутые черной тканью брюк. И Марта, которая почему-то совсем не придала этому значения, чуть подалась вперед и провела кончиком дужки очков по плечу Марины, требуя таким образом ее внимания. Но сделала это неловко, так что дужка соскочила с плеча Марины и коснулась ее груди. И она тут же испугалась этой своей неожиданной и нечаянной вольности, -- тем еще сильнее, что вдруг совершенно отчетливо ощутила эту чертову дужку продолжением своих пальцев. И тогда Марина властным жестом забрала очки из ее рук и положила их рядом на стол. А потом крепко и нежно зажала ее пальцы в своих руках и поднесла их к своим губам, и коснулась своими губами ее пальцев, прикрыв глаза в мучительном блаженстве, которое легко читалось на ее лице. А Марта в ужасе смотрела на нее, и чувствовала на кончиках своих пальцев теплые, сухие и такие бесконечно нежные губы Марины, но Марины не видела. Потому что видела напротив себя лишь свое отражение. И понимала, что это конец. Уж беззаботности-то точно…
…А Марина ни о чем таком не думала. Вся ее жизнь как-то вдруг разделилась на «до» и на «теперь». Там, в этой жизни «до» – до Марты – был муж, была работа, была какая-то семейная жизнь или подобие ее. Были друзья, близкие и не очень, сиюминутные интересы и глобальные долгосрочные планы, мелкие проблемы и редкие неурядицы, не нарушавшие общего устойчивого благополучия. Когда она спрашивала себя, все ли у нее есть для счастья, то ответ был неизменно положительным. Для счастья было абсолютно все. Только счастья почему-то не было.
Нет, она не была несчастлива. Но и счастлива она не была.
В ее жизни, не смотря на насыщенность событиями, ничего не происходило. Она все время была занята, все время была окружена какими-то людьми, но внутри у нее постоянно росло ощущение пустоты. И еще – ощущение какой-то чужой, не своей жизни, которую почему-то проживать приходилось именно ей. И вроде бы это была даже ее жизнь – ведь жила все-таки она, но все это было как бы не ее. Но где тогда была ее жизнь? Ее собственная жизнь, такая, какой бы она хотела ее прожить?
