— Уж тысячу лет вы, чехи, путаетесь у нас под ногами в Центральной Европе! — выкрикнул Зиберт и болезненно схватился за желудок. — Карл Герман Франк жил на нашей улице. Слушайте хорошенько, что я вам скажу: бесконечно жаль, что он не смог выполнить свое обещание — вымостить чешскими черепами эту вашу знаменитую Фацлафску площадь![60]
— Марш в свою комнату! — повелительно протянула руку госпожа Зиберт. Девочка беспрекословно повиновалась. — А вы, прошу вас, уходите! — И она брезгливо посмотрела на грязный воротничок Вацлава. — Разве вы не видите, что муж болен? Такая бестактность! Действительно, вы ничем не отличаетесь от тех, которые остались там… — Она решительно направилась к двери и открыла ее, шея госпожи Зиберт побагровела.
Вацлав не помнил, как выбрался на улицу.
Пепельные, ввалившиеся щеки больного, дорогое ожерелье на шее у его жены, желтые апельсины в вазе на столе — эти три зрительных впечатления стояли перед его глазами, когда он плелся вдоль улицы, натыкаясь на прохожих.
«Исчерпайте все возможности», — вспомнил он кудахтающий голос Баронессы и, сам того не замечая, горько улыбнулся. «Да, вера твоя тебя исцелила…» — иронизировал он над собой.
Вацлав сделал крюк и обогнул очередь, стоявшую под редким дождем на тротуаре. Женщина в мужском дождевике с засученными рукавами отходила от очереди, унося в бутылке четверть литра молока.
Вот каким оказался человек, на которого он неведомо почему возлагал надежду. Возможно, что Валка начала бы цвести, как черешневая аллея в мае…
Какой-то прохожий дернул Вацлава за рукав, в тот же миг рядом завизжали шины, чернолицый водитель в американской военной форме яростно выплюнул жевательную резинку и, возмущенно глядя в сторону Вацлава, согнутым пальцем два раза стукнул себя по лбу.
Герр Зиберт — начальник лагеря Валка. Три с лишним тысячи чехов зависят от его прихотей. Дети, питающиеся мороженым картофелем с вонючей рыбной подливкой, дети, спящие на грязных нарах, изобилующих блохами и клопами, и эта дерзкая девчонка с льняными косичками, которая может объедаться апельсинами. Тысячи соотечественников, бежавших с родной земли, чтобы спастись от террора, попадают под опеку Курта Зиберта, почитателя, а может быть, и друга Карла Германа Франка!
Вацлав постучал в дверь канцелярии лагеря.
— Ты читаешь мои мысли! Сегодня утром я о тебе вспоминал, брат мой. Что же ты так долго не показывался? — И Кодл распростер свои короткие руки.
Курчавая шевелюра, сияющее круглое лицо. Обычная бутылка на столике. В канцелярии витал чудесный аромат черного кофе, но на письменном столе стояла только чашка с засохшими следами кофе.
