Перед Вацлавом появилась такая же рюмка коньяку, как и в прошлый раз. Только сегодня на ее краях не было следов губной помады.
«…Два-три свидетельства лиц, заслуживающих доверия, о том, что политические убеждения герра Зиберта во времена прежней республики были весьма подозрительны…»
«…что… он, собственно говоря, был выселен по ошибке вопреки своим антифашистским взглядам…»
А люди из лагеря собирают на улицах окурки, ходят воровать…
Во всей Германии, наверное, нельзя в настоящее время купить апельсинов. Но голландский Красный Крест (безусловно, не зная обстановки в лагере) послал два ящика для беженцев. Они попали на квартиру начальника Валки…
«…Правда — сложное понятие… Как в прошлый раз выразился папаша Кодл? Ложь, которая послужит на благо тысяч людей, бог не сочтет грехом…»
Мысли, обрывки мыслей проносились в мозгу Вацлава.
— Я рад, что ты решился, друг мой. Жалеть не будешь. Надеюсь, став врачом, ты скоро избавишь меня от ревматизма. — Папаша Кодл разливал коньяк.
Вацлаву снова бросился в глаза длинный ноготь на его мизинце. Вспомнилось злое серое лицо Зиберта, его коротко остриженная голова, голос, в котором слышится смертельная ненависть, жгучая, непримиримая жажда мщения. Но хотя человек, сидящий напротив Вацлава, сейчас выжидательно молчит, юноша слышит его слова: «В каждом из нас течет капля крови Коменского, Гуса…»
— Ну как, напишем несколько строчек? — короткие пальцы почесали в курчавой седеющей шевелюре и в напряженном ожидании затеребили блестящую серьгу в ухе.
У Вацлава на лбу выступил пот. Воротничок начал душить его, хотя вообще он был ему впору. Зиберт — и симпатии к социализму… Поставить свое имя под таким заявлением! Коменский и Гус… Почему именно этих двоих назвал папаша Кодл — этих людей, которые были готовы умереть ради правды?
— Я рад, что ты решился, друг мой. Жалеть не будешь…
Вацлав вытер лоб. Противная влага осталась у него на ладони. Он входил сюда все-таки с решением выполнить просьбу Кодла: отвратительный инцидент у Зиберта утвердил его в убеждении, что он имеет право не щадить этого человека. И все же…
— Я не могу засвидетельствовать то, что вы хотите. Это была бы вопиющая ложь, — глухой, чужой голос неожиданно проговорил это за Вацлава. Однако Вацлав не взял назад произнесенные слова.
Тишина. Только большая муха, очнувшаяся в тепле от зимней спячки, упрямо атакует окно.
Вацлав видит, как холодно блеснули маленькие мышиные глазки. Папаша Кодл встает, разводит руками, а затем прячет их за спиной.
