— Вызываю сварщика.
— Прекрасно. Предположим, что он приварил концы проволоки и ушел. Нажимаешь на зеленую кнопку и — пошло! Каждые сорок-пятьдесят минут надо менять катушки. Приподнимаешь защелку, снимаешь пустую катушку, вставляешь полную, опускаешь защелку. Но скачала хорошенько удостоверься, что машина окончательно остановилась… что ничто не двигается…
После еще одной паузы, еще более торопливо:
— Для тяжелых катушек пользуешься домкратом. Вот это называется домкрат. Материалы доставляет Маркантонио. Его фамилия Инверницци. Тот самый, который разъезжает на мотокаре «Форклифт», ты его видела. Он меняет катушки, когда они заполняются или когда меняется режим работы. Вот я и познакомил тебя с твоими помощниками.
— А что еще?
— Больше ничего. Ей-богу, ничего!
Марианна продолжает расхаживать вокруг машины. Обошла два раза. Остановилась. Встала перед пультом управления.
— Значит, надавить…
— Нажать…
— На эту пуговицу…
— Кнопку…
— Нажать на кнопку…
— И — поехала! Со скоростью сто километров в час. Кроме шуток, легкого кабеля за час получается один и шесть десятых, а то и семь десятых километра. Когда испытывали, так и было, ей-богу! Да и потом тоже, пока не… пока она работала. Тебя как звать?
— Колли, Марианна.
Он встает рядом с ней, подносит указательный палец к пульту управления.
— Ну так как, Марианна? Хочешь, я нажму на эту кнопку? Или не надо? Решай, чего молчишь?
— А та девушка, которая здесь работала…
— Не девушка, а замужняя женщина. Уже в летах.
— …почему она ушла?..
И, вскинув голову, не крикнула со злостью, как хотелось бы, а всхлипнула сухим горлом:
— Да что вы надо мной издеваетесь? Все обманываете и обманываете!
Рука Берти падает вниз, снова поднимается и снова бессильно падает, и так несколько раз. Голубые глаза его еще больше затуманились.
— Какой же я дурак, ей-богу! Этот гадюка Рибакки ничего тебе не сказал… Не сказал даже, что… Боже мой! — спохватывается Берти. — Вдруг он узнает, что я обозвал его гадюкой…
Марианна встает к «Авангарду» спиной и, секунду поколебавшись, делает шаг вперед. Берти хватает ее за локоть. Схватил и тотчас отпустил.
— Э-э, нет! Хочешь уйти — воля твоя. Но оскорбить меня, назвать обманщиком и уйти, оставив в дураках, не позволю! — горячится он.
— Я хочу домой.
— Ладно, ладно! Но зачем же убегать, не зная, от чего бежишь?
Он умолкает. Чувствует, что сопротивление ее не сломлено, но она все же его выслушает. А потом пусть уходит.
— Наш инженер — человек с головой. Как специалист он, без сомнения, самый знающий из всех, с кем мне приходилось работать. Что он говорит? Он говорит, что нет в цехе «Г-3» более простой и надежной машины, чем эта… Как ему возразишь? Не могу, ей-богу, не могу. А слышала, что говорят Гавацци и компания? Что они врут? Этого я тоже не могу сказать. Ей-богу, не могу. Как я могу сказать, что все это чепуха и что виновата сама Андреони? Не могу. Будь она такая, как эти вертихвостки, — другое дело. Между прочим, диву даешься, зачем только отдел кадров таких берет. Я лично их насквозь вижу, как только появляются на пороге… А Андреони — женщина пожилая, степенная, внимательная. Муж у нее — типограф, наборщик первоклассный; сын служит в банке, дочка учится в монастырской школе… Не думай, что это не имеет отношения к делу. Для рабочего человека все это очень важно. Очень, очень важно. Ведь если у женщины переживания, заботы или ветер в голове… Потому я ее и выбрал. Да, да, это я ее выбрал. И даже не потому, что надо было работать на «Авангарде». Просто речь шла о новой машине, а на новых машинах должны работать старые рабочие. Все шло гладко, месяца два. Или около того. Эх, дорогуша! Уж, кто-кто, а я, казалось бы, всего на своем веку насмотрелся, сам всю жизнь маюсь и вижу, как люди маются, но в такие минуты… когда эта несчастная…
