Притяжение между этим двумя было почти видимым – воздух дрожал, как бывает, когда водой плеснешь на раскаленные камни, она то уходила с балкона, то возвращалась, то снова уходила и снова возвращалась, как будто не могла оторваться от него, словно ее держало что-то. Наконец она все-таки ушла и дверь за ней захлопнулась, и Ромео, удрученный и печальный, полез по стене обратно.
Он огляделся и, увидев, что я наблюдаю за ним, вспыхнул, на лице его отразились чувство вины и стыд, и это было для меня пусть и маленьким, но утешением.
Но я тут же забыл об этом, я почти забыл даже о нем самом – потому что открылась другая балконная дверь, раздвинулись другие занавески и другая девушка вышла на свой балкон. Выше, сильнее, старше и гораздо красивее, на мой взгляд. Она смотрела не на нас – она смотрела вдаль, в ту сторону, где встает солнце.
Розалина выглядела печальной. Невероятно печальной и невероятно одинокой.
Ромео спрыгнул на мостовую и, уставив руки в боки, задрал голову вверх, глядя на меня:
– Ты что, следишь за мной, братец? Ты посмел…
Я дал ему знак замолчать, продолжая смотреть на Розалину, чей взгляд стал сразу внимательным и обратился в мою сторону. Она узнала меня – я понял, что узнала, потому что глаза ее расширились, а руки вцепились в перила балкона. Но она не произнесла ни слова и не подняла тревогу.
Я кивнул ей. Она ответила мне медленным кивком. Внутри меня вспыхнул огонь, который сразу прогнал ночную прохладу. Одним этим жестом она сказала мне больше, чем все те цветистые и многословные речи, которые, должно быть, звучали между моим кузеном и его новой возлюбленной.
«Она скоро, очень скоро уедет, отправится в свою келью в монастыре. Ты никогда больше не увидишь ее», – взывала ко мне разумная, рассудительная часть меня. А я смотрел на нее не отрываясь, жадно, словно стараясь насмотреться на всю жизнь. Она была так прекрасна в мягком лунном свете, локоны ее распустились и разметались по плечам, волосы у нее были густые, блестящие, цвета воронова крыла. Ветер играл ими, и я почти чувствовал их тяжесть у себя в руках, чувствовал их тепло и мягкость и идущий от них цветочный аромат.
Губы ее раскрылись, словно она хотела что-то сказать, но я не дал ей такой возможности – потому что не смог бы этого вынести.
Я соскользнул с крыши, повис на карнизе и мягко спрыгнул на мостовую прямо перед своим незадачливым кузеном.
– Идем, – скомандовал я и потянул его в сторону дома.
