— Не знаю, — отрешенно развел руками Игнатьич. Молча понурив голову, сидел Нанук.
Шесть ящиков с медвежатами — в каждом по два — стояли, готовые к отправке. Три других ящика, в которых раньше находились самые крупные звери, были взломаны.
— Могли они сами изнутри взломать ящики и убежать? — опять спросил Чернов.
— Кто их знает? Сильные, черти… — вздохнул Игнатьич.
— Я сам забивал ящики, — сказал Чернов, — я очень крепко забивал. Не могли они сами… не верю!
Он внимательно рассматривал доски, гвозди, зачем-то понюхал ящик.
— Следы посмотрели?
Нанук кивнул.
— Куда ведут?
Нанук махнул рукой на север.
— Ушли к берлогам. Пропасть-то они не пропадут, мамаши их все еще крутятся там. Но как мы могли прозевать?
Никто на вопросы Чернова не отвечал. Все молчали.
— Досадно. Такие хорошие экземпляры. И самолет сегодня прилетит. Что делать?
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Игнатьич.
…Днем прилетел самолет. Ящики погрузили. Двенадцать медвежат вместо пятнадцати улетели на материк — впервые знатный зверолов не выполнил план. Что ж, в полярной работе, полной неожиданностей, всякое бывает, тут действительно ничего не поделаешь.
Улетел Игнатьич. И для нас самое время с ним расстаться.
Старший сценарист студии кинохроники Варфоломей Шнайдер сидел напротив Ивана Ивановича Акулова, ждал, когда тот отметит командировку, проверит паспорт и отпустит с богом.
Он всегда испытывал непонятного рода страх перед власть имущими людьми — швейцарами, милиционерами, таксистами, официантами, директорами столовых, а уж о председателях сельсоветов и говорить нечего.
Он ждал, когда с его документами познакомятся и вернут ему их, выполнив все необходимые формальности. Он знал, что документы его в порядке, но все равно противная заискивающе-лебезящая улыбочка уже созревала где-то в уголках губ, и от сознания глупости такого поведения был он сам себе ненавистен.
Но не знал Варфоломей, что и Акулов в данный момент испытывал понятное только ему, Акулову, волнение.
«Ну вот, наконец-то, — думал Акулов. — Вот и сценарист к нам пожаловал. И не простой, а старший».
Он вернул Варфоломею паспорт и командировочное удостоверение, нежно-ободряюще улыбнулся:
— Добро пожаловать. Всем, чем могу, помогу. Не стесняйтесь. Сразу обращайтесь ко мне — по любому поводу, буду рад помочь искусству.
— Ну что вы, что вы, — застеснялся Варя от такого неожиданного поворота.
— Нет, нет, не стесняйтесь. Вы у нас впервые. Тут все немножечко не так, как на материке. И я обязан, понимаете, это мой долг помочь вам.
