– Продолжайте, Михаил.
– Вот мы и пробрались к вам… в ваше отсутствие…
– У нас ключи были от вашей квартиры, – зачем-то вставил я.
– Любопытной Варваре нос оторвали, – усмехнулся Николай Николаевич. – Слыхали про такое? Эх, вы. Ладно, пора возвращаться туда, откуда начали. Полезайте в машину, Таня, заводи.
Но она даже не пошевелилась. Продолжала сидеть, сжимая руль. По щекам текли слезы.
– Тебе надо было оставить меня там, – сказала девушка. – И пусть бы я встретилась с этим Мельмотом, пусть… Но у меня оставался бы выбор – смерть или Вечность.
– Ты не понимаешь, – возразил Николай Николаевич. – И никто не понимает. Никто не знает, что такое Вечность, пока сами… сами не обретут ее. И только тогда открывается, что смерть – лучше Вечности. Лучше!
– Тогда ты должен был оставить меня умирать.
– Этого я тоже не мог сделать. Поэтому и взял тебя сюда. Ведь ты всегда любила читать.
– На свете много книжек есть, все книжки я могу прочесть, – кивнула Таня.
– Каждая хорошая книга – запечатленный кайрос, – сказал Николай Николаевич.
– Тогда чем мы лучше этого… Мельмота?!
Муравей долистал дневник до самой последней страницы, где было выведено: «Осталась одна Таня».
– Так вы из-за этого? – Он посмотрел на лежащего Мельмота. – Одного меня вам не хватило? Вы ждете, когда она… чтобы ей…
– Такова моя природа, – сказал Мельмот. – Соблазнять малых сих.
– Прекратите эту церковную чушь, – поморщился Муравей. – Тем более наверняка вы сами ее и писали.
– Может быть… не помню… слишком много кругов Вечности… вечная карусель…
И вдруг Муравья осенило:
– Послушайте, Мельмот, так, может, никакой Вечности и не было, а? Не было величайшего открытия бессмертия? А были только вы и только вы? Приходивший к каждому человеку на Земле и предлагавший обмен его жизни на Вечность? Вы всего лишь инфекция, инфекция, отнимающая у людей смерть?
Мельмот издал странный звук, и только спустя некоторое время, вслушиваясь в жуткое хрипение и бульканье, Муравей сообразил, что тот смеется.
– Догадливый, – просипел Мельмот. – Только не жизнь… зачем мне жизнь?
– Уж не хотите ли сказать, что вас интересовали души?
– Не смешите меня… только то, что может лишь человек… и больше никто. Кайрос, кайрос… время человеческое… время подлинной жизни… высочайшего напряжения… свершения…
Муравей вскипятил еще воды. Придерживая Мельмота под ледяной затылок, поднес к его губам кружку. Тот глотнул.
– Так, значит, вы собираете какой-то там кайрос, – подытожил Муравей, когда Мельмот немного отдышался – сил на питье ушло чересчур много. – Моменты подлинной жизни, высочайшего напряжения и прочая, прочая. Но при чем тут я, разрешите узнать? Что я, мелкий музейный работник, смотритель кита, мог такого совершить, чтобы это можно было у меня отнять?
