В опустившейся на Гамбург ночной темноте конница скопилась на площадке рядом с воротами, которые воины тут же закрыли, чтобы крестоносцы не ударили нам в тыл. Я окинул взглядом большой торговый город, который был переполнен вражескими воинами. Затем перегнулся через стену, отметил, что мои ратники готовы к бою, взмахнул рукой и выкрикнул:
– Вперёд! Не щадить никого! Жгите всё! Сотники, главную улицу пока не трогать, а то назад не отойдём! В серьёзный бой не ввязываться! Берегите силы, нам ещё через вражеский лагерь прорываться! Пошли!
Меня услышали. У ворот осталось два десятка воинов, остальные же славянские всадники, убивая всякого, кто попадался на их пути, разлетелись по окраинам Гамбурга. В жилые дома, трактиры и хозяйственные постройки полетели огненные смеси и факелы. Город начал загораться, операция по-прежнему шла по плану, и я оглянулся. За стенами тоже было весело. Там горели обозные телеги. Метались между огнями предназначенные на убой коровы и овцы. Было слышно бряцание оружия и ржание коней. И на фоне разгорающихся пожаров через лагерь крестоносцев двигались плотные тёмные треугольники конных дружинников и варяжской пехоты.
«Ёлки-моталки! – мысленно воскликнул я. – Издалека эти треугольники, словно танки, нечто мрачное, приземистое, отблёскивающее металлом и плюющееся огнём. Шикарное зрелище! Жаль, видеокамеру ещё не придумали или, на худой конец, фотоаппарат».
– Язычник, – неожиданно обратился ко мне имперский граф, – тебе доставляет удовольствие видеть, как умирают католики?
– Нет, – я решил ему ответить, и качнул головой, – не католики, а враги. Мне всё равно, кто вы по вере и по национальности. Можно жить в мире, растить детей, налаживать хозяйство и радоваться каждому прожитому дню. Ведь места, ресурсов, воды и чистого воздуха на земле ещё много. Но нет, вы хотите навязать нам свою веру и завладеть венедскими землями, и за это расплачиваетесь. Нам, конечно, тоже достанется, слишком вас много, и потери среди венедов будут огромными. Однако мы готовы к вашему приходу, и потому добро пожаловать в ад, Сигурд Плитерсдорф. Всё это, – указал я рукой на горящий город, – только начало, а когда вся ваша орда придёт в венедские леса, вот там-то вы и познаете, что такое ярость славян.
Плитерсдорф помедлил и задал другой вопрос:
– Ты действительно отпустишь меня?
– Да, я ведь обещал, а моё слово очень дорого стоит.
– И когда я смогу уйти?
– Можешь покинуть меня прямо сейчас, тебя никто не держит. За сына пришлёшь четыреста кёльнских марок серебром. Сроку тебе – два месяца. Как и через кого можно передать выкуп, помнишь?
