Это произошло весной, в те дни, когда Ходжа уже сотворил свое оружие, но еще не испытал его, потому что не мог найти людей, которые согласились бы привести махину в действие. Вскоре султан с войском выступил в поход против Польши, немало нас удивив. Почему он оставил в Стамбуле наше оружие, призванное обратить врагов в бегство, почему не взял с собой меня? Может быть, он нам не доверяет? Как и другие жители столицы, мы были убеждены, что на самом деле война только предлог и султан отправился в поход, чтобы поохотиться. Ходжа радовался, что получил еще год отсрочки, а мне было нечем занять себя или развлечь, так что мы продолжили работать над оружием вместе.
Немалых трудов нам стоило найти людей, которые приводили бы нашу махину в действие. Никому не хотелось забираться внутрь страшного и непонятного механизма. Ходжа объявил, что заплатит за это большие деньги. Мы разослали по городу глашатаев, отправляли людей на верфь, на пушечный двор, набирали добровольцев в кофейнях, куда стекались безработные, бродяги и искатели приключений. Большинство из тех, кого нам удавалось найти, даже если и залезали, победив свой страх, внутрь громадного железного жука, не могли вытерпеть невыносимой жары, в которой приходилось крутить зубчатое колесо, и сбегáли. В конце лета, когда нам наконец удалось стронуть нашу махину с мертвой точки, от денег, которые мы копили столько лет, ничего не осталось. Под ликующие возгласы собравшихся зевак, с любопытством и страхом следивших за чудо-оружием, оно неуклюже сдвинулось с места, произвело, сотрясаясь, несколько залпов из пушек в сторону воображаемой крепости и замерло. Деньги от деревень и оливковых рощ по-прежнему текли в наши карманы, но Ходжа распустил команду, собранную нами с таким трудом, сказав, что содержать ее будет накладно.
Зима прошла в ожидании. Вернувшись из похода, султан задержался в Эдирне, где ему очень нравилось; за нами никто не посылал, мы остались в одиночестве. Столица опустела, ходить во дворец и в особняки стало не к кому, развлекать историями некого, и делать нам с Ходжой было нечего. Чтобы убить время, я позировал для портрета приехавшему из Венеции художнику и брал уроки игры на уде[28], а Ходжа то и дело отправлялся в Куледиби проведать оставленное под присмотром сторожа чудо-оружие. Одно время он пытался внести в него какие-то усовершенствования, подправляя что-нибудь то здесь, то там, но это быстро ему надоело. В ту зиму – последнюю зиму, проведенную нами вместе, – он уже не говорил со мной по ночам об оружии и о том, чего с его помощью можно добиться. Им овладела какая-то апатия, но не потому, что в нем угасли все желания, а потому, что беседы со мной вгоняли его в скуку.
