— А как же быть с утверждением русской православной церкви, что с семнадцатого года в России воцарился Антихрист, то бишь Сатана? — спросил насмешливо Быков.
— А я, Дмитрий, убежденный сатанист, — ответил я, показав наверху маленькие рожки. Быков задумался.
Тут Бардодым попросил почитать новые стихи. Девушки его поддержали. Я решил прочесть свои эротические верлибры, но меня опередил Пеленягрэ. Извиваясь, словно змея под дудочку факира, он читал:
Нет, я не выжил из ума, пойми: не судят по себе,
пройдись по досточке сама, а я проедусь на тебе.
Пусть я тобою увлечен, но грязь и слякоть на тропе,
и много будешь раз еще возить меня ты на себе.
Воцарилось неловкое молчание.
— Самое лучшее в этом стихотворении — концовка, — промолвил наконец Великий Магистр. Все обернулись к нему. — И та украдена у Бернса.
Пеленягрэ захохотал. Дамы — тоже, хотя имя Бернса явно слышали впервые. Важно для них было другое — их повелитель изволили засмеяться.
— Лучше послушайте мой новый опус, — пробасил Степанцов и раскрыл толстую зеленую тетрадь:
В туалете Н-ской школы дама в трауре стоит,
вид у дамы невеселый, невеселый очень вид.
Подошел я к этой даме, загибая внутрь носки,
и промолвил: «Ах, мы сами стоим грусти и тоски».
Дама, выронив перчатку, обернулася на звон,
я пустился тут вприсядку, дама выбежала вон.
В туалете Н-ской школы дама больше не стоит,
в наш дворец — играть в «уколы» — дама в трауре
бежит!
Раздались бурные овации. Быков кричал: «Я завидую вам, Магистр!» Но мы с Пеленягрэ были недовольны — опять Магистр о туалетах.
Появился Добрынин, икнул и застегнул ширинку. Его чтение сопровождалось явно недвусмысленными жестами:
Наевшись как–то чесноку,
я почесал оплывший бок,
и, лежа на другом боку,
клопа увидел между строк.
Порочный, мерзкий паразит,
напился крови ты моей!
но, клоп, приятен мне твой вид:
теперя мы — одних кровей.
Добрынин рухнул за красный рояль и громогласно захрапел. Дамы хихикали.
Потом мы все рассматривали самую новую книгу Ордена. Но с негодованием — дело в том, что редактор издательства, ознакомясь с нашими творениями, захотел почему–то их «улучшить». В результате получилась какая–то бессмыслица: наши стихи невозможно было узнать. Помимо совершенно неоправданной правки в тексты произведений закрались вообще какие–то новые слова.
— Что такое «уповод»? — кричал разъяренный Магистр. — У меня написано — «через час сестра вернулась», а в этой книжонке — «через уповод сестра вернулась…» Как это понимать?!
