Человечье мясо | страница 14



Марианны не было. Я не выдержал и с бьющимся сердцем выскочил из помойки. Не думая об опасности, я перебежал улицу и завернул в переулок, на углу которого я в последний раз видел сверкнувшую, как созвездие, Марианну.

Я бродил не таясь по переулку, заглядывал во дворы и подъезды, толкал двери и заглядывал в окна. Иногда меня спрашивали:

- Вам кого, товарищ? Или потеряли чего?

- Потерял, - тихо отвечал я и шел дальше. На мне были пижамные штаны в золотую полоску по небесно-лазоревому полю и одна туфля.

Я возвратился к углу переулка, к тому месту, где потерял Марианну, и опустился на колени.

- Прости меня, любимая, - прошептал я. - Прости меня за горе, которое я принес тебе, за то, что я, борясь за счастье людей, погубил тебя, лучшую и преданнейшую из женщин. Прости меня, любимая.

Силы покинули меня, и я потерял сознание.

В этот день над миром пронеслись бури. Наверное, больше, чем накануне. И, наверное, меньше, чем назавтра. Лилась кровь, хрустели розовые кости и дымилось человечье мясо. Горели жилища, скрипели ключи в замках тюремных подвалов, рвались снаряды, и матери хоронили детей.

- Чего разлегся? Пьяный, что ли? - услышал я чей-то далекий смутный голос и почувствовал, что кто-то трясет мое плечо. Я медленно раскрыл глаза и различил в темноте лакированный козырек фуражки и небесно-голубые погоны.

- Ну, ты, вставай, - сказал он.

Глава VIII

- Товарищ директор, - сказал милиционер, проталкивая меня вперед, споймал. Пьяный. Валяется. В канаве.

- Я не пьяный, - угрюмо сказал я. - И если бы вы меня не поймали, я сам пришел бы к вам и сказал: вот - я. Теперь я в ваших руках. Убейте меня. Теперь мне все равно. Я побежден.

- Ха, ха, ха!.. - захохотал милиционер, - ты бы пришел! Как же, держи карман! Ха, ха, ха!.. Товарищ директор, он бы пришел! Ха-ха-ха!..

- Ну, вот что, - сказал директор, - некогда мне с тобой тары-бары разводить. Хватает с меня и без тебя всяких делов. Живо на место, а то влеплю еще червонец по указу от 40-го года и дело с концом. Давай!.. - И он мотнул головой на дверь.

Я переступил порог, взглянул и перед глазами у меня поплыли, расплываясь, красные круги, эллипсы и звезды. Передо мной стояли, сидели, лежали и расхаживали абсолютно голые, полуголые и почти голые люди.

В последнюю минуту я подумал, что мне хотелось бы умереть одетым. Перед моим взором встал эшафот, воздвигнутый на шумной площади, окруженной толпой людей, провожающей в последний путь своего трибуна.